его темпераменту и предпочтениям. Думаешь, ему бы пригодились дары Геры и Афины? По-твоему, такого человека, как Парис, интересует власть и военные победы? Вспомни, какую жизнь он вёл до знакомства с Еленой, этот бабник и завсегдатай вечеринок. Какая, в Тартар, власть, какие военные победы? Настоящей наградой такому человеку могла быть лишь смазливая, сочная и фигуристая тёлка, по которой сохнут все мужики Ойкумены. Я и дала ему такую тёлку. И, кстати, Парис меня приятно удивил, когда не стал воротить нос от блудницы, нагулявшей ребёночка с Тесеем…
– Вот только она бросила этого ребёночка в Спарте, – напоминает Гефест.
– Не бросила, а оставила в тихом и спокойном месте, – поправляет его Афродита, – где, если ты не заметил, в данный момент нет войны. Оставила под присмотром заботливой семьи. Как мать, Елена намного лучше той, кого мы оба знаем.
Гефест понимает, что Афродита имеет в виду Геру, покалечившую собственного младенца лишь за то, что тот ей не понравился – не родился красавчиком, как Аполлон или Ганимед.
Привыкший к труду, Гефест не умеет красиво говорить и складно выражать свои мысли. Состязаться в споре с Афродитой ему физически тяжело, потому-то её редкие визиты ему в тягость.
– Не в Олимпийцах дело, – наконец формулирует он ответ на вопрос супруги. – Просто я не иду против устоявшегося миропорядка…
Афродита моментально цепляется за эти слова:
– МироПОРЯДОК по определению подразумевает порядок, тогда как ложь не имеет с порядком ничего общего, ибо умножает и усиливает хаос. Олимпийцы постоянно лгут, они совсем изолгались, Гефест. Даже твоя ненаглядная Афина, не говоря уже про морскую жабу Фетиду.
– Ну вот опять, – вздыхает Гефест. – Зачем ты снова на всех наговариваешь?
– Наговариваю? Отнюдь. Фетида сказала тебе, зачем её любимому сынульке доспехи?
С тоской посмотрев на работу, к которой ему, судя по всему, ещё не скоро позволят вернуться, Гефест снова вздыхает.
– Патрокл взял старые доспехи Ахилла, чтобы мирмидонцы…
– Нет-нет-нет! – машет руками Афродита. – Зачем Ахиллу вообще доспехи? Ведь он же неуязвим. Фетида всем уши прожужжала про то, как закаляла сынульку в огне, натирала амброзией, купала в водах Стикса… Она постоянно этим хвалилась, чуть плешь нам не проела. Уязвима у Ахилла лишь пятка, куда Аполлон давно мечтает влепить стрелу. Ну так и сделай ему броню для пятки, целый-то доспех ему зачем?
Гефест печально качает головой:
– Ты прямо сочишься желчью, Афродита. В твоих словах сплошь яд и сарказм. Сама-то ты зачем уговорила Ареса сражаться за троянцев наперекор Зевсу? Наплодили с ним детей, ну так и нянчитесь с ними. Чего вас обоих потянуло на войну, да ещё не на той стороне?
– Наши дети вполне взрослые, с ними не нужно нянчиться, – огрызается Афродита. – Ты бы это знал, если б чаще бывал в чертогах. Ах да, тебя же туда не приглашают! Сам-то с Эрихтонием много нянчился, праведник ты наш? Что до Ареса, не буду скрывать,