какие-то кусты торчат, и в вазах. Причём цветы живые, словно тем самым пытаются подчеркнуть элитность места. Но лилий среди них нет.
Лилии я бы узнал.
Тогда…
– Налево, – я решаюсь. В конце концов, если ошибся, совру чего-нибудь. Или просто промолчу.
Коляска поворачивается.
Запах становится ярче.
Чётче.
Да, лилии. И я уже вижу эту тончаюшую нить, что тянется следом, манит за собой. Неужели… или мозги пострадали? Вариант, конечно, куда более реалистичный, чем мои фантазии о другом мире. Я ж на препаратах сидел, которые отнюдь не полезные… и опухоль. Распадается вон. Травит тело. Почки там, печёнку. Почему бы и не мозги?
Даже Виолетта отметила.
А я…
Кресло катится.
– Медленней, – говорю я, и охранник послушно замедляет шаг. Здесь запах слоится, растекается по всему коридору. Нет, надо выбрать… выбрать… дверь выбрать. Двери заперты, и я стою на распутье, как грёбаный витязь, не способный решиться, куда идти.
Направо.
Налево…
Прямо. Решение приходит с ясностью в голове.
– Прямо. Что там?
Кто.
Правильнее будет спросить, кто.
– Могу узнать, Савелий Иванович, – отвечает охранник, который, если и удивлён этаким капризом, то виду не показывает.
– Узнай. Только сперва нам надо туда. Посмотри, есть там кто?
А то вдруг там пришли проведать и помимо болезного – а я не сомневался, что человек за дверью очень и очень болен – там вся любящая семейка собралась. Неудобненько выйдет.
Но нет, в палате было пусто.
Небольшая. Раза в четыре меньше моей. Но с окном. Кровать у него и стояла. Помимо кровати сюда поместилась тумбочка и столик, а ещё – шкафы с приборами, от которых к кровати протянулись нити разноцветных проводов и прозрачные сосуды капельниц.
Знакомо, однако.
– Оставь. Иди узнай… имя там и так далее.
– Но… – охранник мнётся. Ему очень не хочется оставлять меня наедине с этой женщиной, имени которой я не знал.
– Иди, – повторяю жёстче.
Потому что мне очень надо остаться.
– Только ближе подкати.
Хватит ли у меня сил встать? Или… запах здесь резкий, назойливый даже. И от него кружится голова. А я… я повторяю приказ. И голос срывается нервно, но этого хватает. Охранник из числа новых, а эти перечить боятся.
Дверь закрывается беззвучно. И готов поклясться, что у меня минут пять от силы. Но дальше-то что? Сидеть и нюхать? Думай, Громов… лилии – это… это смерть.
Допустим, запах на самом деле иной, но мой мозг связал его со смертью и прочно. Значит, эта женщина скоро умрёт?
Ну, это и без запаха понятно, стоит посмотреть.
Кто она?
Хрен его знает. И возраст не определить. У мумий вообще крайне сложно с возрастом. А она на мумию похожа. Тонкую, обтянутую желтоватой полупрозрачной кожей, которая облегает не только жилку, но и вздувшиеся сосуды. Глаза провалились глубоко в глазницы, пусть и выглядят выпуклыми. От волос остались редкие клочья.
Губы сухие.
И…
Она