Когда же пленный выходит за рамки, это автоматически полностью уничтожает договорённость и больше ни на какую пощаду он рассчитывать не может.
Не знаю, почему и зачем пленные решили выйти из общепринятой морали, как и то, на что именно они рассчитывали при этом. Вероятно, думали, что, схватив моих товарищей, будут ими закрываться от неведомого русского снайпера как живыми щитами. Может быть. Также вполне возможно, что они своими действиями рассчитывали получить в дальнейшем немалую благодарность спасённого начальства, ведь получись у них мятеж, они стали бы спасителями не кого-нибудь, а генерала, что во все времена дорогого стоило.
Резон в их мыслях, конечно, имелся. Но только не в моём случае, ведь я был не обычным снайпером, а снайпером, пули которого, невзирая на расстояние, всегда находили нужную цель. А если учесть, что к нахождению немцев на советской земле красноармеец Забабашкин в моём лице относился крайне негативно, то на второе пленение и соблюдение международных конвенций о правилах ведения войны у них шанса не было.
Все шестеро бунтовщиков умерли один за другим менее чем за восемь секунд. Они даже толком Садовскому ничего сделать не успели. Только повалили его на землю, ударили пару-тройку раз кулаками, и всё.
Нужно сказать, что двоих записал на свой счёт Воронцов. Пока четверо возились с Садовским, на чекиста ринулись двое, вероятно, самых отмороженных. И получили своё. А по-другому и быть не могло, ведь только сумасшедшие могли бежать безоружными на человека, державшего в руках пистолет-пулемёт.
Одним словом, чекист не подвёл. Всадил как минимум половину рожка в нападавших, после чего перевёл оружие на кучу, что боролась с Садовским. Но выстрелить не успел, потому что они поочерёдно уже покинули наш мир, получив каждый по пуле от меня.
На этом бессмысленный и беспощадный бунт был подавлен. Садовский с Воронцовым ещё раз что-то покричали всем немцам, явно их припугнув, помахали мне руками, мол, всё в порядке, и занялись делом.
Четверых выживших новоиспечённых пленных, которые не принимали участия в бунте, подтащили к ранее пленённым, и чекист стал оказывать генералу первую медицинскую помощь, разрезав сапог и замотав бинтом ступню.
Всё это время я наблюдал за постройками, но с той стороны больше никакого движения не наблюдалось.
Прошло ещё минут десять тягостного ожидания. Всё было спокойно.
Старший лейтенант Тамбов наконец оторвался от бинокля и нетерпеливо спросил:
– Что скажете, Забабашкин, могу я идти к самолёту?
Я хотел попросить его ещё немного подождать, но тут услышал шум в лесу, что доносился слева от нашей позиции.
Тут же перевёл в ту сторону винтовку.
«Неужели немцы обошли?!» – напрягся я.
Но, к счастью, всё оказалось не так. Всмотревшись сквозь листву и деревья, в просветах сумел разглядеть лошадей, телеги и продвигающихся красноармейцев нашего отряда. Крикнул два раза совой, тем самым подав условный знак. Через пару минут, осторожно