могли оступиться, споткнуться и при падении повредить ногу и ещё что-нибудь. К тому же за столь долгий и тяжёлый день все мы неимоверно устали, и нам действительно требовался отдых.
Нашли более-менее удобный клочок земли, на котором лежало поваленное дерево и валялась пара пней, и расположились на ночлег.
По той же причине – умению видеть ночью как днём – первым дежурить вызвался я.
– Всё одно сейчас не засну.
– Хорошо. Тогда через два часа буди меня. Потом Садовский будет караулить, а потом уже видно будет. Если успеем отдохнуть, то под утро пойдём дальше, а если нет, вновь по два часа подежурим.
– А я? – закашлялся Апраксин. – Вы что меня-то со счетов сбрасываете? Думаете, я не смогу?
– Верю, сможешь, Роман Петрович, но тебе лучше отдохнуть и набраться сил, – как можно более деликатно объяснил чекист.
– Есть у меня силы, товарищ лейтенант госбезопасности. Есть. И совесть есть! А потому говорю: давайте я первый подежурю. Хотя бы час. Поверьте – не подведу! А уж потом меня Лёшка сменит, – предложил он. Чекист хотел было что-то возразить, но тот его прервал: – Товарищ Воронцов, да не позорь ты меня ещё больше. А то мне от стыда, что оружие забыл, не перед вами даже стыдно, а перед собой. Ведь я бывалый боец и много что повидал. А вон оно как вышло, вон как с оружием-то я опростоволосился. Так что дайте мне совесть свою унять! Видите же – могу подежурить. Могу! А вы отдыхайте.
Командир поморщился, а затем, устало махнув рукой, сказал:
– А-а, дежурь. Садовский, дай винтовку красноармейцу Апраксину. Пусть нас охраняет, коль хочет. Я подстрахую. И раз так вышло, то поменяем очерёдность. После него дежурю я, потом ты, Алексей, а потом уже Садовский.
Получив приказ, все выбрали себе удобные места вдоль лежащего на земле ствола дерева и стали устраиваться на ночлег.
Апраксин взял винтовку и уселся на пень.
Перед тем как приступить к отдыху, я сфокусировал зрение и огляделся на триста шестьдесят градусов вокруг себя и на сто восемьдесят вверх. Вокруг не наблюдалось ни одной живой души. Вечерний лес был тих и спокоен. Единственными окружающими нас звуками оказались шорох листьев, поскрипывание деревьев и «чавканье» на болоте.
Хотел сразу заснуть, но меня отвлёк от этого дела голос Садовского.
– Так что же мы теперича будем делать? Как линию фронта будем переходить, если, конечно, до неё дойдём? – негромко произнёс боец, вероятно, обращая свои вопросы к командиру.
– Пока не знаю, – вздохнул Воронцов и тут же пригрозил: – Но если кто-то, – он покосился на меня и потряс кулаком, – предложит мне штурмовать Новск, то я могу очень рассердиться!
Его слова всех ввели в ступор, но потом, буквально через секунду, когда до людей дошло, что именно он сказал, заставили прослезиться.
Все мы понимали, что находимся в тылу врага. Все знали о нависшей над нами опасности. Все мы находились в трудном положении: раненые, холодные и голодные. И всем нам было очень, очень тяжело сдержать смех, который