И так ничего существенного и не достичь.
Пенфею показалось, что это острые пародии на тупые семьи. И он сказал, выказывая гнутым блеклым пальцем левостороннюю дугу погрызенных соляными ветрами солидных валунов:
– Пойдём туда, там народу меньше.
И группка пляжных новобранцев, задыхаясь в раскалённых тисках полудня, лениво растягивающейся резиновой цепочкой побрела по прожигающему обувку вязкому песку в седые руины призрачных каменных замков. Со стороны мутно-синего свечения горизонтального сечения насквозь било грузным бризом. Сверху, под витражно-синим стеклом неба, свалялась белая вата. Сквозь янтарно-яркий диск солнца, как жгучей циркуляркой, её протаскивало на северо-восток и мохнатым салатом уводило прочь за обожженную синью волнистую кромку зеленых сопок.
На соседней глыбе одичало гоношилась, то слетая в море, то вновь подскакивая на глыбу, стайка оголтелой ребятни. Не подающей вида, но с дерзостью юных следопытов все замечающей и, по-своему тупо, блаженно обстёбывающей.
– Ну, что, кто купаться полезет? – спросил Пенфей, уже разлатываясь.
Бизон послушно бултыхнулся за ним.
И только Аякс бегал в одних трусах по истресканной остриями глыбе, увлечённо приговаривая таинственно замершего на краю обжитой глыбы Банана «нырнуть вместе».
– Нет, Аякс, не полезу я туда, – подыгрывая, отвечал Банан, наблюдая как волны, с размаху ударяясь о могучие камни, вскакивают вверх, раскрываясь на лету сверкающими на солнце веерами брызг, время от времени обдавая лицо крупнокалиберной свежестью. – Тем, у кого болит душа, нужно чтобы хотя бы тело оставалось здоровым. Ведь, – добавил он, напоследок сочно затягиваясь сигаретой под чистый взрыд скрипичной азбуки тоскливого диалога панорамных чаек и передавая её в руки Аякса, – ведь душу можно почувствовать только тогда, когда она болит.
– И чего ты опять повёлся на эту Кассандру? – стебанул Аякс, поигрывая в пальцах сигаретой. – Ты разве не понял ещё, что тебе с ней ничего не светит? Или тебе уже стало нравиться себя изводить?
– Наслаждение без боли – это всё равно, что блюдо без перца. Оно не так впечатляет! – усмехнулся Банан. – Не дает ощущения насыщенного вкуса. Нас по-настоящему привлекают только самые недоступные вершины. Иначе альпинизм не пользовался бы в народе такой популярностью. А сексуальный альпинизм, который я уже давно практикую, это самое увлекательное занятие в мире!
– Доска эта Кассандра! В неё только гвозди заколачивать.
– Значит, я – деревотёс! – усмехнулся Банан, скидывая незатейливые одежды. – У меня, кстати, дед был плотником.
– Значит, это – наследственное! – высокомерно усмехнулся Аякс.
– Могу спорить, ты и сам не прочь вколотить в неё пару гвоздей! – констатировал с усмешкой Банан и прыгнул в тревожные воды, непроизвольно ошалев от столь холодного приёма.
Аякс прыгнул за ним.
– Давай