себя.
– Ошибку природы! – с усмешкой выпалил штамп Пенфей.
– Ошибками не рождаются, – поправил его Банан, – ошибками становятся. Вот замечая это в твоих глазах, обращенных уже не к ней, а к небу – в сферу возможного, они и пытаются исправиться. Дотянуться до неба, до идеала!
– Танцуя перед тобой, как балерина, – усмехнулся Бизон. – На кончиках пальцев ног!
– И каждая – на свой лад! – усмехнулся Аякс.
– Поэтому-то мы и выбираем в жизни более ладную, – мечтательно улыбнулся Банан.
– Более замечательную!
– А потом, чисто, чтобы Поликсена о себе не воображала и не думала, что я уже у неё в кармане, говорю: «Не хотел тебе говорить, но у меня жена на Болоте, ребёнок. Два года скоро». А она: «Два года?!» – продолжил Пенфей, комментируя телегу выпуклыми жестами, – сразу забычилась, скомкалась. Потом кричит: «Вот мне не везёт, с кем ни познакомлюсь, все женатые!»
– Вот она ловко эту фишку схавала! – восхитился Банан её наивностью. – Так это ты ту «жабу» с Болота сюда притащил?
– Ну, а кого же ещё? – усмехнулся Пенфей. – Нужно располагать своим прошлым опытом для того чтобы быть более убедительным. И если врать, то – от всего сердца! – засмеялся он. – Чтобы тебя не обвинили во лжи, когда ты начнёшь завираться.
– Превратив эту жабу в лягушку-царевну! – усмехнулся Бизон. – Ожидающую на Болоте своего принца.
– И чем достовернее история, тем более искренне она выглядит, – пояснил Пенфей. – Иначе никто тебе не поверит.
– Даже ты сам! А через это и – другие, – усмехнулся Банан, решив взять этот приём за основу своего литературного таланта.
Аякс в обнимку со своей маниакальной чувственностью похотливо залёг под забором молчания.
– Аякс, ты чего, балдеешь, что ли? Чё, балдёжные настали дни, да?! – вспомнил о нём Пенфей. – Ты смотри, не балдей тут.
– Да я и не балдею, – усмехнулся в ответ Аякс, которому неприятно было данное ему Пенфеем прозвище. За то, что его отец был метис по материнской линии, гиперболой восходящей в Грузию. – Я просто о семье задумался.
В развенчанное окно врывался слабый аромат дикорастущего жасмина, что цвёл у Пенфея под окном. И под пинками сквозняка убегал в приоткрытую дверь. Надушенный хрустальными узорами тюль серебристо подрагивал от его кольцевых набегов.
– Что, поехали на море съездим, чего тут балдеть по беспантовой? – внёс Пенфей предложение в повестку дня, иже наблюдая в окно, как льнёт и плавит всё и вся горючий зной.
Последний аргумент, видимо, и заставил их бездумно согласиться. И ненавязчиво закивать, отметая возможные прения по данному вопросу.
Банан, выстелив разлапистый дымовой занавес, щелкнул сигарету в дыру окна. И она, безумно вспыхнув, сгорела в раскалённом воздухе, как страстоцветный метеорит в атмосферном излёте.
Всасывая сощуренными от светоперепада глазами родниковые потоки небесной сини, прошли