котором не знал никто в Ивняках. Сквозь единственное оконце пробивался косой луч предзакатного солнца, высвечивая пляшущие в воздухе пылинки. Тело ломило, словно ее долго били, но голова была удивительно ясной. И она была не одна.
На полу, занимая почти все пространство между очагом и ее лежанкой, сидел он. Человек. Высокий, широкоплечий, с гривой иссиня-черных волос, падающих на лоб. Лицо – словно высеченное из камня резцом гениального скульптора: высокие скулы, прямой нос, упрямый подбородок. И глаза… те самые. Расплавленное золото с вертикальными зрачками, изучающие ее без тени тепла. На нем была ее запасная мужская рубаха и штаны – явно малы и сидели нелепо на его мощной фигуре. На плече, под грубой тканью, виднелась свежая повязка из мха и ее лучших льняных тряпиц.
– Ты очнулась, – его голос, низкий, с едва уловимым рокотом, заставил воздух в хижине завибрировать. Акцент был странный, словно он говорил на Всеобщем языке с трудом, вспоминая забытые слова.
– Ты… – Эйра села, инстинктивно подтягивая к подбородку грубое одеяло. Сердце забилось чаще. – Дракон? Ты… можешь вот так?
Он едва заметно поморщился, коснувшись перевязанного плеча.
– Могу. Когда есть силы. Которых сейчас почти нет, – он обвел хижину тяжелым взглядом. – Благодарю за… гостеприимство. И за жизнь. Хотя я все еще не уверен, что она того стоила. Меня зовут Кай.
– Эйра, – прошептала она. – Это ты… перенес меня сюда?
– Не оставлять же целительницу на съедение волкам после того, как она спасает тебе жизнь, – в его голосе прозвучала нотка сухой иронии. – Примитивная логика выживания. Твое исцеление… Оно остановило яд. Почти. Откуда у тебя такая сила, дитя человеческое? Я не чувствую в тебе заученных заклятий Школ.
– Я не знаю, – честно ответила Эйра, пожимая плечами. – Оно просто… есть. Всегда было.
Так начались их странные дни, сотканные из недоверия, боли и невысказанных вопросов. Эйра приходила в хижину каждый день на рассвете и уходила затемно. Приносила еду – чаще всего коренья, ягоды, иногда удавалось выменять у заезжего торговца немного хлеба и сыра. Собирала травы, варила отвары, которые пахли горечью и землей. Обрабатывала рану Кая. Та заживала мучительно медленно. Темная магия, которой было пропитано оружие напавших, цеплялась за его плоть, как паразит, и Эйре приходилось выжигать ее своей силой по капле, каждый раз чувствуя себя опустошенной до дна.
Кай был самым худшим пациентом в ее практике. Молчаливый, колючий, подозрительный. Он наблюдал за каждым ее движением своими немигающими золотыми глазами. Иногда задавал резкие, неожиданные вопросы о мире людей, о магии, о ее жизни. Чаще – просто молчал, глядя в огонь или в окно, и лицо его становилось непроницаемой маской, скрывающей бездну горечи. Но иногда, когда боль отступала, а воздух в хижине теплел от очага и запаха трав, он заговаривал сам. Рассказывал об исчезнувшем мире. О городах из облаков и лунного камня. О музыке сфер, которую могли слышать только драконы. О временах, когда его сородичи