именно. Человек такая скотина, что ко всему привыкает, и к убийству тоже. И в нашем деле это очень, очень опасно – сперва ты убиваешь явных врагов, потом привыкаешь любую проблему решать устранением человека. И начинаешь потихоньку убивать уже не то чтобы врагов, а так, оппонентов. А потом тебе товарищи говорят что-то не по нраву. И ты думаешь, а не враги ли они, и не убить ли их, чтобы все стало хорошо. И наконец, когда вокруг тебя уже некому сказать, что ты из революционера стал просто убийцей, ты посылаешь людей на смерть просто за косой взгляд в твою сторону. Я, конечно, утрирую, но суть именно в этом – людей, способных удержаться на этой дороге и не стать чудовищами, очень мало, большинство будет радостно стрелять назначенных врагами.
– Но ведь революции без крови не бывает! – пылко возразил Егор.
– Не бывает, – согласился я. – Но не стоит ее множить. Революция – она как громадный камень на вершине горы, рано или поздно он стронется и покатится вниз, увлекая за собой другие камни. А мы можем только слегка подправить его движение, чтобы лавина раздавила не всю деревню в долине, а только хижину пастуха.
– Но это тоже чья-то смерть!
– Ну да, мы всегда будем мучиться выбором, его моральностью, всеми этими слезинками ребенка.
– И как выбирать?
– Знаешь, был такой вероучитель в Индии, Будда Шакьямуни, – решил я закамуфлировать свои сентенции под восточную притчу, – так он считал, что в этически неразрешимых ситуациях нужно выбирать наиболее логичное решение, а в логически неразрешимых – наиболее этичное.
– Это как?
– Упрощая – между смертью десяти человек и одного надо выбирать смерть одного. Между смертью ребенка и мужчины надо выбирать смерть мужчины.
– Хм, – Медведник задумался, что-то посчитал и вдруг ернически спросил: – А если надо выбрать между смертью десяти мужчин и других десяти мужчин?
– А вот за такие вопросы Будда Шакьямуни просто давал ученику затрещину, – мы посмеялись, и я скомандовал: – Иди, собирайся, завтра придут инструкции, куда и как нам ехать.
Утром на центральной почте Лиона я получил телеграмму до востребования «предъявителю банкноты в пять франков с номером 927D619» с указаниями о встрече в Гамбурге. Еще была телеграмма мне лично, в которой отправитель просил заехать «к нашему французскому другу в Баден, живущему по тому же адресу». В дорогу мы двинулись разными путями – Егор через Париж и Брюссель, я же вдоль Рейна и далее на Бремен.
Баден покамест не имел двойного наименования, и при необходимости отличить его от прочих Баденов добавляли «который в Бадене», имея в виду одноименное герцогство. Курортный городок невдалеке от Рейна, за которым лежал оттяпанный у французов Эльзас, населения на глаз тысяч двадцать, обстоятельная германская архитектура, павильоны термальных источников, пансионаты и санатории на любой вкус и частные виллы самых богатых курортников. И очень много, по сравнению с другими городами, русских – чем-то это место нашей элите и писателям полюбилось, ездить сюда считалось престижно. От вокзала до главной почты буквально под стенами Нового замка