Особенно ей. Остался только один барьер – деньги. Деньги и дорога. А деньги лежат в храме. У сеньора Алвиса. И я знаю, где именно.
Меня передёрнуло.
– Ты с ума сошёл. Это же воровать. У него. Ты хочешь, чтобы нас убили?
– А хочешь остаться тут до самой смерти? – прошипел он. – У него всё прямо под жертвенником. Там, внутри – ящик. Потайной. Я видел, как он его открывал. Считал купюры. Настоящие. Хрустящие. Как из фильмов. Этого хватит, чтобы уйти. Далеко. Стать кем-то.
Я сглотнул. Хотел сказать, что у нас нет ключа, но он уже вытянул из кармана то, что сам когда-то сунул мне – ржавый гвоздь, сточенный под лезвие.
– Этим я открою. Там нет замка, там просто механизм, защёлка. Старый. Главное – не шуметь. Всё продумано.
Я смотрел на него, и внутри всё будто раскалывалось. Было страшно. Но его голос звучал так уверенно, будто он уже выбрался, уже живёт в другом мире – за стенами, за колючей проволокой, где солнце не обжигает, а светит свободно.
Я покачал головой.
– Я не буду. Это глупо. Это опасно. Нас сдадут. Нас найдут.
Он смотрел долго. А потом сказал тихо:
– А ты думал, что свобода – это безопасно?
День клонился к вечеру. Тени от старых пальм ложились длинными змеями по сухой земле. В его словах была безумная логика. Я чувствовал, как всё внутри дрожит. Страх. Но и что-то ещё. Надежда?
Он встал, отряхнулся и сказал напоследок:
– Подумай. У нас один шанс. А план – безупречен.
И я, несмотря на ужас, впервые подумал, что он может быть прав.
Несмотря на то, что молча согласился с Паулем, внутри меня всё ещё клокотало сомнение. План казался безумным. Попасть в храм – можно, я и сам пару раз тайком заходил туда, ещё когда был совсем мал. Тогда приходил ночью, становился на колени и молился, чтобы кто-то, хоть кто-то, захотел меня усыновить.
После одного такого случая я признался сестре Майе. Она сказала, что хорошо, что я молился, но добавила: без спроса в храм ходить нельзя. Я пообещал, что больше не стану. И сдержал слово. До сих пор.
Теперь же Пауль настаивал. Говорил, что всё получится. Что он точно знает, как провернуть дело и как выбраться незаметно из приюта. А ведь приют стоял на отшибе, среди джунглей, и чтобы выбраться отсюда, нужно было пройти по ним не меньше десятка километров, прежде чем добраться до ближайшего города. С каждой новой деталью план становился всё более отчаянным, всё более невозможным.
Но почему-то я верил ему. Верил, может быть, потому что кроме него у меня здесь не было никого. Как бы наивно это ни звучало – это была правда. Он был единственным, кому я мог сказать хоть слово. Единственным, кто смотрел на меня не как на пустое место.
И я поверил ему.
День мы выбрали сразу после Святого воскресенья. Сестра Майя часто говорила, что именно тогда к нам приезжают посетители – и, заходя в храм, оставляют пожертвования. Кто эти люди, нам не рассказывали. Мы видели их только сквозь щели в стенах барака – мужчины и женщины, разодетые, с охраной и спутниками.
Когда они появлялись, Хорхе запрещал даже приближаться