И ребенка убьет и роженицу.
–Вы про выкидыш говорили,– продолжала настаивать Клава.
–Зачем же ты ноги раздвигала?– сердито пробормотала акушерка.– Нежеланный ребенок-беда большая. Да, ладно, как знаешь. Завари крепкий отвар петрушки и выпей, а потом пойди в баню, ноги опусти в горячую воду и сиди. Но уж слишком срок большой, может и не получиться.
Она вернулась к столу и отрешенно села на лавку. Клава поставила на стол сало, соленые огурцы, квашеную капусту, крупно нарезала хлеб, вытащила из печи чугунок с картошкой и села против бабки Лукерьи.
–Ты вина налей,– приказала та,– может, легче станет.
–Ой, про вино-то я забыла,– повинилась Клавдия,– сейчас принесу.
Она вкрутила штопор в пробку, с трудом выдернула ее и разлила красную жидкость в граненые стаканы.
–Спасибо тебе Лукерья Лукинишна, что не побрезговала и в дом мой пришла,– нараспев произнесла Клава,– давай выпьем, может, и полегчает.
–Ты только не дури,– строго приказала бабка Лукерья, накладывая к себе в тарелку картошку,– не получится выкидыш, иди, рожай.
–Так ведь больница шибко далеко,– осмелела Клавдия.
–А я здесь на что?– возразила ей повитуха,– принимала у тебя первого, приму и второго.
–Может, и обойдется,– пьяным голосом пробормотала Клава,– может, и выброшу.
–Грех так говорить,– оборвала ее бабка Лукерья,– большинство баб мечтают не о мужике, так хоть о ребенке, а ты уже живого хочешь убить.
–Да не нужен он мне,– зарыдала Клава,– чужой он мне. От немца проклятого. Поверила я ему, а он изменщиком оказался. Прокляла я его, и плод это прокляла тоже.
–Ладно, спасибо за хлеб, за соль,– поджав бесцветные губы, произнесла повитуха,-понадоблюсь, зови.
Клавдия пила горький концентрированный отвар петрушки, часами сидела в сильно натопленной бане, но ребенок не хотел умирать, ворочался, бил ее изнутри ручками и ножками, словно в наказание за попытку избавиться от него. Роды наступили в положенный срок, но Клава не поехала в город, а осталась в деревне в надежде, что может быть, что-нибудь произойдет такое, после чего ребенок перестанет дышать.
Когда начались схватки, Клавка заорала, и Лариска, находившаяся рядом, сразу же побежала за бабкой Лукерьей. Та, запыхавшись, перевалила грузное тело через порог, помыла руки и подошла к роженице, лежавшей на столе, застеленном солдатским одеялом и старой, заранее выстиранной, простыней. Роды проходили быстро, без всяких проблем и происшествий. Ребенок словно рвался из проклявшего его тела. Повитуха подхватила ребенка, ловко перерезала пуповину, перевернула ребенка головой вниз и шлепнула по попке, но ребенок не закричал, а только глубоко вздохнул и пристально, осмысленно взглянул на бабку Лукерью.
–Чертов взгляд,– пробормотала она,– первый раз вижу. Не ребенок, а оборотень какой-то. Это тебе, наверное, в наказание, что прокляла его.
–Да, кто хоть родился?– простонала роженица.
–Девка родилась,– скорбно произнесла бабка Лукерья,– боюсь, что будет она