простыней, такая трогательно тонкая, бледная, с нездоровям румянцем на скулах. Она положила свою маленькую горячую ладошку на его руку и прошептала:
– Григорий, не печалься так! Скоро я поправлюсь, и мы снова заберемся на гору Сим. Обещай, что теперь всегда будешь брать меня с собой.
– Тебе там понравилось? – Григорий проглотил комок в горле и заставил себя улыбнуться.
– Очень. Там так красиво!.. А еще мне понравился ты. Ты вдруг стал взрослым. И когда это произошло? Куда делся мой милый маленький друг? Когда ты повзрослел, Григорий?
– Ты тоже повзрослела, Даниэла! И тоже неожиданно. И ты знаешь, теперь ты мне нравишься даже больше, чем раньше!
Девушка еще сильнее покраснела и вдруг закашлялась. Она все никак не могла остановиться. Мама принесла ей микстуру и попросила Григория выйти. Он ушел опечаленный, но полный надежды. Даниэла скоро выздоровеет. Она обещала. А она никогда его не обманывала.
Однако на следующий день его не пустили к ней и сказали, что ей совсем плохо, надо ждать. Григорий пошел к больному отцу, ожидая утешения и поддержки. Но отец тоже кашлял и метался в лихорадке. К матери он в тот день не ходил, чтобы еще больше не расстраиваться.
На следующий день все опять изменилось, но стало еще хуже. Слегли родители Даниэлы, и уже некому было остановить Григория. Он прошел к любимой и с трудом узнал ее, почти совсем прозрачную, измученную болезнью.
Вечером Григорий зажег в доме все лампады и свечи. Он молился всю ночь.
– Господи! Яви милость Свою! Они так хороши – и родители, и милая Даниэла, им надо жить еще долго-долго. Господь Иисус, Ты стольких людей избавил от болезней и страданий! Я верю, что Ты исцелишь и моих – самых дорогих и любимых!
Григорий почти не сомневался, что чудо вот-вот произойдет. Неужели Господь милостивый и всемогущий не исцелит его близких?! Да быть того не может!
Однако болезнь не отступала. Каждый день Григорий навещал несчастную Даниэлу, с тоской смотрел, как она, не узнавая никого, мечется в бреду. Теперь она выглядела ужасно – иссиня-бледная, осунувшаяся, с запекшимися потрескавшимися губами, с растрёпанными свалявшимися волосами, с тяжёлым дыханием, с безумным невидящим взглядом… Если бы она могла, то запретила бы Григорию приходить, чтобы он не видел страданий, изуродовавших её когда-то милый образ. Однако Григорий, наблюдая, как болезнь делает из красавицы дурнушку, думал только об одном: "Пусть она выздоровеет! Господи! Пусть она выздоровеет!" Он проводил у её кровати каждый день по нескольку часов, помогал менять простыни и давал лекарство. Он желал только одного: вновь увидеть её улыбку и сияющие от счастья глаза. Однако болезнь высасывала из нее жизнь. Скоро она уже не металась, а тихо лежала, тонкая, бледная, с синеватыми прожилками и впавшими глазами. Григорий держал её за руку, и с каждым днём с болью ощущал, что рука становится всё тоньше и слабее.
Вечером он возвращался домой и сидел у постели мамы, меняя ей холодные компрессы на лбу, а потом лил слёзы