и снова уносилась куда-то с приятелями. Мать только головой качала да вздыхала тихонько: ну куда опять поскакала, где её носит, ведь не уследишь и дома не удержишь. Все остальные в семье, включая отца, были домоседы, постоянно хлопотали по хозяйству, любили посидеть не спеша за столом, вкусно поесть, почаёвничать, поговорить, потом, убрав посуду, поиграть в лото, в карты, в домино.
Борис иногда отпрашивался посидеть с мужиками, жена отпускала – нельзя мужа держать на привязи, он и так день-деньской с ними в бабьем царстве, пусть пообщается с приятелями. Борис, уходя, наказывал не волноваться, ложиться спать и как следует запереть дверь. Сам он после дружеских посиделок, чтобы никого не беспокоить, шёл тихонько в свою мастерскую, где стоял топчан, была подушка, пара телогреек, а на случай сильных холодов старое ватное одеяло, и заваливался спать там.
Лерка была высокая, бойкая, за словом в карман не лезла, выглядела взросло, с двенадцати лет хороводилась с пятнадцати-шестнадцатилетними девчонками, которые уже гуляли с местными парнями, покуривали, выпивали, бегали в клуб на танцы, устраивали между собой разборки с драками и выдиранием волос и уже искали приключений на трассе, останавливали фуры, кокетничали с дальнобойщиками. И Лерка с ними. Такая жизнь ей ужасно нравилась, она чувствовала себя в своей стихии.
До родителей стали доходить слухи о дочуркиных похождениях, а запах табака и алкоголя они и сами замечали и были в ужасе. Остальные дочки росли спокойными домашними девочками, ни в чём дурном никогда замечены не были, после школы поступили кто в училище, кто в техникум, а одна даже в институт в Ленинграде. Встречались уже взрослыми с приличными парнями. А в двенадцать лет играли в куклы, учились с мамой вязать, любили печь с ней пирожки и печенье, переживали из-за троек и радовались лимонаду «Дюшес», который ставили на праздничный стол в их день рождения. И семья их по праву считалась образцовой. Пока не появилась Лерка.
Малолетнюю оторву увещевали, уговаривали, совестили. Приводили примеры из жизни знакомых – как положительные, так и отрицательные – грозили, наказывали. Отец несколько раз порывался вытащить из брюк ремень и вложить ума любимице «в задние ворота», раз уж по-хорошему до неё не доходит, но озорная вертлявая Лерка ловко уворачивалась, хохотала и заботливо предупреждала папочку:
– Пап, смотри, опять штаны упадут!
Борис заливался краской и оставлял ремень в покое. Давно как-то был случай: девчонки разбаловались, разбросали игрушки и не слушались мать, которая призывала убирать всё на место и готовиться ко сну. Отец покричал, призывая к порядку, но перевозбуждённые дети не послушали и его, тогда он единственный раз припугнул их главным воспитательным козырем – расстегнул и дёрнул ремень. Свободные брюки свалились с его тощего живота и упали на пол, и грозный отец предстал перед своими девчонками в голубых застиранных кальсонах. Зрелище было настолько уморительное, что хохотали до слёз все – и дети, и мать. Отсмеявшись, быстро всё убрали, но воспоминание