нахохлились.
– Красавки, утро завтра – дорога к жених и счастье. Вам бежать, собирать себя. Вещь не надо много брать, у жених все есть! – Немчура инструктировал, повернувшись лицом к отобранным невестам.
«Жених… Муж… Детки, свои родненькие… Да еще и хозяйство!..» Ульку, словно черт в спину толкнул. Она вылетела из толпы деревенских, оказавшись лицом к немчуре и задом к отобранным невестам и к барину с управляющим, по-прежнему стоящими на крыльце.
– Меня! Меня, барин, купите! – Взмолилась Улька.
Очевидно, черт, толкнувший Ульку, был не один, поскольку следом за ней вынесло и старосту Прохора.
– Старая она для невесты! – Заявил Прохор, пытаясь схватить за руку свою рабыню.
Немчура отодвинул Прохора, а Ульку принялся с интересом рассматривать. Обошел вокруг нее. Зачем-то дернул за косу.
– Молодой девка! Красивый! – Вынес свой вердикт.
– Так порченная она! – Не унимался староста Прохор и стукнул себя в грудь кулаком. – Я сам ее спортил! – И тут же в ужасе вытаращил глаза, поняв, при ком и что ляпнул.
Ахнули все: Авдотья – жена Прохора, отобранные и неотобранные «красавки», деревенские бабы и мужики, барин с управляющим на крыльце…
Только Улька не ахнула. От такого навета у нее дыхание сперло в груди, помутилось в голове, а рука сама взметнулась вверх и отвесила старосте Прохору такую оплеуху, что того отбросило на два шага и опрокинуло наземь, только лапти в воздух взметнулись.
Среди мертвой тишины раздался ржач немчуры. Запрокинув голову, он ржал как необъезженный конь. Ну, в крайнем случае, как деревенский бескультурный мужик, которого что-то развеселило чрезмерно.
– Беру, девка! Беру, красавка! Есть для тебя жених!
Глава 4
С самого утра перед барским домом начали собираться отобранные невесты и их родня. Девки ничем не напоминали вчерашних оборванок. Все в нарядных сарафанах, в руках держали узелки с мелким приданным. Немчура же сказал: «Вещь много не брать». И это был тот случай, когда барина хотелось слушаться: и экономия в хозяйстве, и перед людьми не стыдно, что не снабдили невесту в новую семью ни кухонной утварью, ни другим домашним скарбом.
В толпе слышались тихие всхлипы да шепот, которым матери давали дочерям последние наставления.
Улька подходила к барскому дому на ходу вынимая соломины из косы. Была она в той же одежде, в которой вчера гусей потрошила, и с пустыми руками. Личных вещей у нее было немного, а ценных еще меньше. В общем, ничего, из-за чего стоило рисковать и идти в избу старосты. Ульяна не без основания подозревала, что после того, что она прилюдно вчера учудила, выйти оттуда уже бы не удалось. В лучшем случае бы заперли, а то и вовсе прибили. И сыновья старосты приняли бы в этом самое активное участие, мстя за позор батяни.
Поэтому вчера, как только получила от немчуры утверждение, что ее выкупят, Улька сбежала с отбора невест и пробралась в конюшню на заднем дворе барской усадьбы. На ночь устроилась даже не в пустом деннике, а в стойле, позади привязанного коня, рискуя