Зигфрида.
Глуховатый, монотонный голос дедушки Фрица звучал в ушах волшебной таинственной музыкой. Маленький Карл слушал, листал толстые альбомы со старыми семейными фотографиями, высунув кончик языка, старательно срисовывал цветными карандашами ветвистое родословное древо.
Дедушка Фриц жил в долгом, беспощадном конфликте с единственным сыном Густафом, отцом Карла. Когда Густаф, закончив среднюю школу, пошел работать в мясную лавку, Фриц стал презирать его, общался с сыном только через посредничество жены, тихой, улыбчивой Гертруды.
Густаф женился на веснушчатой пухленькой девушке Марте, отрастил раннее брюшко, завел собственную лавку. Бабушка Гертруда умерла, когда Карлу исполнилось четыре года.
Фриц не разговаривал с сыном, хотя жил с ним под одной крышей и на его деньги. Густаф и Марта смиренно терпели старика. Он был хоть мрачный и неблагодарный, но тихий, к тому же почти полностью освобождал их от хлопот с маленьким Карлом, справлялся не хуже заправской няньки. Это было очень кстати. Супруги Майнхофф работали в лавке с утра до ночи, на ребенка не оставалось ни сил, ни времени.
Маленький Карл жадно впитывал все, что говорил дедушка. Родителей он видел только вечерами, и они молчали, уставившись в телевизор. Никто, кроме дедушки, не умел рассказывать интересные истории. Карлу было приятно слушать о том, что он – особенный мальчик, не как все. Чем старше он становился, тем глубже верил в свою исключительность.
Родителям не приходило в голову прислушаться к речам старика, обратить внимание, что он там бормочет ребенку. Наверное, сказки рассказывает. Они не могли представить, что именно эти сказки стали для ребенка единственной реальностью.
Про дедушку давно знали, что у него не все в порядке с головой, но Густаф и Марта не придавали душевной болезни никакого значения. Смирный, неопасный – ну и ладно. А странности бывают у всех. Только когда он попытался ночью поджечь лавку, они опомнились и отправили дедушку Фрица в лечебницу.
Карлу было десять лет. Он навещал дедушку каждую субботу, сидел на стуле у высокой койки в маленькой палате с зарешеченным окном. Соседи по палате кричали, бормотали. Лохматый старик на соседней койке сосал младенческую пустышку, которая висела у него на шее на голубой ленточке. Когда соска выпадала изо рта, он корчил обиженную гримасу и разражался ревом, словно огромный, сморщенный, чудовищный младенец.
У дедушки Фрица, как у всех в этой палате, под кроватью стояло резиновое судно. От запаха хлорки у Карла противно першило в горле и слезы наворачивались на глаза.
– У тебя голубая кровь, Карл. Ты не гляди, что из разбитой коленки течет красная. Ты прижги рану и погляди на фамильный герб, – говорил дедушка Фриц. – Мир рушится потому, что в этом веке им управляют плебеи. Адольф Шикльгрубер был сыном грязной батрачки и мелкого таможенного офицеришки, который сам являлся незаконнорожденным, к тому же приходился Кларе, матери этого недоноска, родным дядей. Вы слышите? Он быдло, недоносок, этот ваш