крошечными точками, гаснущими в темноте.
Я сбежал.
Не физически, не от обстоятельств, а от неё. От Лисы. От собственных чувств.
Голова опирается о холодное сиденье, веки тяжелеют, но я не могу закрыть глаза – боюсь снова увидеть тот вечер. Как будто, стоит мне расслабиться, и воспоминания обрушатся на меня, подхватят, утащат в ту самую гостиную, где она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, наполненными страхом, ожиданием, надеждой.
– Почему ты сказал это о нас… так, будто мы… спали вместе?
Я помню, как дыхание сбилось, как на мгновение перестало биться сердце. Она почувствовала что-то, уловила тонкую грань, за которой скрывалась моя правда. И я видел, как она этого боялась.
Я мог сказать всё. Признаться, что в тот момент, когда она впервые появилась в моей жизни, я почувствовал что-то большее. Что её голос, её смех, её глупые привычки – всё это стало для меня чем-то особенным, чем-то, что я не мог игнорировать.
Но я солгал.
– Нет. Сейчас не хочу.
Я увидел, как она выдохнула, как облегчение промелькнуло в её взгляде. Она поверила. Или хотела поверить.
Но этого было мало.
– Но хотел ли я раньше? Да.
Моё собственное признание прозвучало как приговор. Я видел, как она закрыла лицо руками, как тяжело сглотнула, как её плечи слегка дрогнули, будто каждое моё слово било по ней, оставляя синяки внутри.
Я сам не понял, зачем сказал это. Зачем дал ей знать. Это было слишком жестоко – дать ей понять, что я чувствовал, но тут же дать понять, что всё в прошлом. Хотя это не было правдой.
– Почему твои чувства прошли?
Этот вопрос. Единственный, который должен был решить всё. Единственный, на который я должен был дать честный ответ.
Но я посмотрел ей в глаза и увидел, как сильно она боялась услышать правду.
Я не мог сказать, что чувствую до сих пор. Что внутри всё горит, когда она рядом. Что каждый её взгляд заставляет сердце сжиматься в груди, а желание прикоснуться, провести рукой по её коже, уловить её запах – оно разрывает изнутри.
Я не мог сказать.
– Это не произошло сразу. Постепенно. Те дружеские чувства, которые были сначала… они взяли верх.
Ложь.
Она чуть прищурилась, словно пыталась считать с меня истину. Она почувствовала, что я не до конца честен. Я видел это. Но не стал ничего объяснять.
Я смотрю в окно, тьма за бортом сгущается, город исчезает окончательно. Я думал, что, отлетев на тысячи километров, я смогу сбежать от этой боли. Но чем дальше я улетаю, тем сильнее понимаю – она со мной. Она внутри.
Я не верил в любовь – не ту, о которой пишут в книгах, не ту, что сводит с ума и заставляет бросаться в омут с головой, не ту, что обещает вечность в одном мгновении. Для меня существовала только красота, та самая, которую можно зафиксировать на плёнке, поймать в объективе, оставить в галерее лучших снимков. Я умел видеть эстетику, знал, как её подчеркнуть, как сделать так, чтобы каждый мог ощутить её вместе со мной, но за этим никогда не стояло ничего личного, потому что за этой красотой чаще всего не было ничего, кроме пустоты.
Я работал с идеальными девушками – совершенные черты лица, точёные скулы, безупречные тела, но вся их привлекательность оставалась поверхностной, легко уловимой и так же легко забываемой. Они смеялись, кокетничали, играли в соблазн, но за всей этой игрой не было глубины. Я давно привык, что никто не способен меня удивить, и именно поэтому не понял сразу, почему она зацепила меня.
Лиса оказалась другой.
Когда я увидел её работы, то ничего не ожидал, в лучшем случае – неплохую техническую грамотность, в худшем – амбиции без таланта, но когда открыл её снимки, то впервые за долгое время просто замер, чувствуя, как внутри что-то едва заметно сжимается. Она видела мир иначе, не так, как я, не так, как другие, не так, как это принято в индустрии. В её фотографиях было чувство, живое и трепетное, она ловила не просто моменты, а саму суть, и это было настолько очевидно, что невозможно было игнорировать. В каждом кадре было что-то настоящее – эмоция, дыхание, движение, свет, но сильнее всего меня поразило другое – она видела красоту в людях, но совершенно не видела её в себе.
Это было странно, почти нелепо. Как человек, который так тонко чувствует других, может быть настолько слеп к самому себе? Как может прятаться за объективом, избегая собственной тени? Она смущалась, когда её хвалили, смеялась и отмахивалась, когда говорили, что у неё талант, будто всерьёз не верила в то, что может чего-то стоить. Я видел, что она теряется в своих сомнениях, чувствовал, как легко она растворяется в тени, когда могла бы сиять, и почему-то мне захотелось изменить это, сначала сказал себе, что просто хочу помочь ей раскрыться, потому что видел в ней потенциал, но чем больше времени проводил рядом, тем отчётливее понимал – дело совсем не в этом.
Она оказалась тем, чего я никогда не встречал раньше.
Не наивная, не глупая, не та, кого легко сломать или обмануть, а по-настоящему чистая.