щетиной лице видны шрамы, а в петлице на воротнике четыре куба – штурмбанфюрер.
Ничего себе птица…
Впрочем, МП-40 при нем уже нет, пустая пистолетная кобура демонстративно открыта, а пальцы поднятых над головой рук аж растопырены для убедительности. Ну что же, поверим… Такие «свинские собаки», как сами нацисты любят нас называть, очень любят свою жизнь. Может, этот действительно рискнул сдаться?
Я неспешно выпрямился, все еще прикрываясь древесным стволом, после чего сделал короткий приглашающий жест:
– Сюда иди.
– Иду…
– Есть еще живые?
– Нет…
Мутный какой-то тип. Но вроде бы безоружен…
– Повернись спиной!
– Слушаюсь.
Немец действительно развернулся, и в свете гаснущей ракеты я смог убедиться в том, что сзади за ремнем у него нет ни пистолета, ни гранаты с уже сорванным колпачком.
– Подходи ко мне.
Немец молча преодолел последние метры, все так же держа руки над головой, но когда между нами осталась всего пара шагов, эсэсовец вдруг рванулся вперед! Я попытался вскинуть направленный к земле ППС (гад, как же ловко провел! Ведь я в последний момент расслабился и направил ствол в землю!), но рослый, тяжелый мужик уже врезался в меня в прыжке, сбив наземь… ППС полетел в сторону.
– Jetzt wirst du sterben, Schwein![5]
Толстые пальцы сомкнулись на моей шее. Выродок бешено оскалился гнилыми зубами – видать, жизнь в лесу не столь прекрасна, как в книгах про Люнебургскую пустошь!
– Хрен ты угадал, saukerl![6]
Я пробил короткий, резкий удар раскрытой ладонью в горло, свалив врага на бок. Можно было бы и убить, но наверняка ведь старший среди вервольфов! А значит, все знает про нужного мне человечка…
– Не лезть! Держим лагерь, мало ли еще есть живые?!
Я остановил бросившихся было мне на помощь бойцов, а штурмбанфюрер, вновь бесновато оскалившись, потянул из-за голенища сапога почетный кинжал СС с широким, длинным клинком:
– Слышишь, последний шанс тебе. Сдавайся!
Но немец только хрипло хохотнул:
– Большевики не берут офицеров СС в плен! За дурака меня держишь?
– Да какой ты офицер, выродок… Каратель!
Я шагнул назад, выхватив собственную финку и нацелив острие клинка в живот немца вытянутой вперед правой рукой. Майор скривился, отзеркалив мою стойку, и тотчас сделал первый выпад! Но я заученно встретил его режущим ударом от себя, зацепив предплечье нациста наточенным лезвием и заставив его отшатнуться, держась за глубокий порез. Меж пальцами противника засочилась кровь…
Меня настоящий кубанский пластун учил ножевому бою, дурень. На что тебе рассчитывать?!
– Последний шанс! Сдавайся!
– Gleiches Angebot[7].
Штурмбанфюрер вновь безумно оскалился и прыгнул вперед, попытавшись продать свою жизнь подороже…
Под перветином, что ли!
Я