будешь жить с нами.
Я округлил глаза и с непониманием смотрел то на воспитательницу, то на матушку. И вдруг понял: раз у мамы нет вещей, значит, я остаюсь совсем один.
– Мама! – крикнул я со слезами на глазах.
Она молчала, а Васса Матвеевна сказала:
– Иди, познакомься с ребятами, – и, открыв дверь, подтолкнула меня ко входу.
Это была большая комната с высоким потолком и множеством комнат. Её отапливал один-единственный камин, который не справлялся со своей задачей. На полу лежали матрацы, на них – мальчишки и девчонки. Все они были примерно одного возраста со мной. Старшие ребята, как я узнал позже, жили за стенкой, а малыши – на втором этаже. И обо всех детях заботилась Васса Матвеевна с мужем и родной дочерью. Новая Советская власть практически не помогала. Вся помощь – раз в месяц мешок картошки да мешок муки. И здесь мне предстояло теперь жить.
С моим приходом все оживились.
– Тебя как зовут? – спросил огненно-рыжий мальчишка с крупными веснушками, которые были видны даже в тусклом освещении лампады.
– Серёжа, – ответил я и шмыгнул носом.
– Будешь Шмыг, – окрестил меня белобрысый парень с подбитым глазом. Так я впервые потерял имя.
– А я Славка. Но все зовут меня Рыж. Ты тоже можешь так называть меня. А это Вова, Родя, Юра и Женя. А там девчонки: Света, Зина и Контра.
– Кто? – переспросил я.
– Оля-контра. Она из дворянских, – пояснил Рыж.
– Хватит знакомиться. Всё равно всех не запомнишь, – сказал белобрысый, который оказался Вовой, но все называли его Вождём. Не от любви к индейцам, о которых мы тогда и не знали, а в честь самого Ленина. Вова очень гордился тем, что был тёзкой Ильича, и потому считал себя главным в нашей шайке. К тому же из всех мальчишек он был старшим. Какие-то пару лет разница, но уже для нас – он авторитет.
После отбоя я заснул на жёстком матраце, укрывшись тёплым пуховым одеялом.
С первых дней мне понравился мой новый дом. Утром мы пили какао с хлебом, после завтрака нас обучали грамоте, чтению, счёту, пению и поэзии. После скудного обеда нас водили на прогулку. Вечером Васса Матвеевна читала нам Пушкина и Чехова, а незадолго до отбоя мы, шестеро мальчишек, сбегали в «самоволку» в поисках чего-нибудь интересного. Васса Матвеевна в это время возилась с малышами, что жили на этаж выше, поэтому не знала о наших вылазках.
Так шли дни, складываясь в месяцы, а затем в годы. В детдоме мальчишки были как семья-братья, а по факту – одна шайка. Девчонки сторонились нас. Света и Зина играли с соломенными куклами, сплетничали, делали причёски друг другу. Оля держалась особняком. Никто не принимал её к себе. А она не обижалась и, казалось, свыклась с этим. У неё были хрустально-голубые глаза, чистые, как небо. Тогда я уже знал, что мне девять лет, и я смотрел на неё, как все мальчишки смотрят на девочек в этом возрасте, когда вдруг понимают, зачем на самом деле дёргают их за косички. Оле было тринадцать, и я был для неё, как и все вокруг, ничем не примечательным. Но вскоре мы начали общаться, и она стала заботиться обо мне, как случается с женщинами