алочий обед.
«Идеальная!» – шепчет предательский голос внутри, и Ариэлла объявляет войну! Войну собственному телу, здравому смыслу и вековым традициям пруда. Начинается великая подводная эпопея похудения: диета из пресной тины, от которой тошнит даже пиявок; подводная аэробика, вызывающая локальные цунами и гнев старого, ворчливого Водяного; косметические процедуры с использованием целебной грязи, привлекающие исключительно нецелевую аудиторию в виде тех же пиявок…
Ее отчаянные попытки втиснуть свои роскошные формы в прокрустово ложе глянцевых стандартов ставят на уши весь пруд. Подруги-кикиморы Люська и Зинка поддерживают ее… смехом за спиной и ценными советами (вроде «жирный мотыль – чистый белок!»). Саркастичные караси отпускают едкие комментарии. А хозяин пруда, Дед Пихто, грозится лишить ее прописки за нарушение гармонии и священной тишины.
Но за комичным хаосом и гротескными ситуациями скрывается настоящая драма. Сможет ли Ариэлла отличить навязанный идеал от подлинной красоты? Победит ли в ней любовь к себе (и к головастикам) или глянцевый мираж? И не приведет ли ее погоня за «легкостью бытия» к полной экологической катастрофе в отдельно взятом водоеме?
«Русалка на диете» – это искрометная, абсурдная, временами гомерически смешная, а порой неожиданно трогательная история о поисках себя в мутной воде чужих ожиданий. Это сатира на мир гламура и диет, поданная под соусом из фольклора, гротеска и неподражаемого подводного юмора. Погрузитесь в этот тихий омут, где страсти кипят похлеще, чем в бразильском сериале, а путь к принятию себя лежит через пирожки с ряской!
Генадий Алексеевич Ени
2025
Глава 1: Роковое Чтиво, или Как Блеск Чужой Жизни Нарушил Тихий Омут
Лето, густое и ленивое, как перезрелая дыня, сочилось зноем над подмосковным прудом. Оно золотило ряску, превращая ее в парчу, расшитую бликами, и заставляло томно вздыхать широкие листья кувшинок, точно зеленые блюда, подставленные под щедрость небес. Воздух над водой звенел – тонко, назойливо – от серебристых крыльев стрекоз, этих мимолетных витражей, пойманных в янтарь момента. А под этой сверкающей, обманчиво безмятежной поверхностью, в прохладной, шепчущей полутьме своего грота, Ариэлла Степановна, русалка весомых достоинств и еще более весомой стати, вкушала плоды бытия. Или, вернее, последствия обеда.
Ее грот – не нора какая-нибудь, а резиденция! – был свидетельством ее основательного подхода к жизни. Стены, выложенные радужным перламутром пресноводных жемчужниц (тех, что покрупнее), ловили редкие лучи, заблудившиеся в толще воды, и заставляли их плясать ленивыми зайчиками. Осколки бутылочного стекла – трофеи из мира людей, матовые от времени и воды – были вделаны в ниши, создавая иллюзию драгоценных светильников. И мягчайший мох, бархатный и упругий, устилал ложе, принимая изгибы ее воистину рубенсовского тела.
Да, Ариэлла Степановна была женщиной… русалкой… в теле. Ее хвост – не юркий хвостик вертлявой плотвички, а мощный, тяжелый веер изумрудной чешуи, отливающий в глубине фиолетовым бархатом – мерно покачивался, лениво перемешивая слои воды разной температуры и плотности. Этот хвост мог одним ударом поднять со дна тучу ила или разогнать волну, способную смыть с берега замечтавшуюся лягушку. Ее плечи были округлы и сильны, способные противостоять течению, а формы… о, ее формы были предметом тихой зависти тощих речных дев и недвусмысленного одобрения солидных водяных из соседних водоемов. Она ощущала свое тело как продолжение этого пруда – надежное, полное скрытой силы и тайной жизни.
Сегодняшний обед – жирные, почти маслянистые личинки ручейника в собственном соку и нежнейшие, хрустящие побеги молодого рдеста – оставил после себя чувство глубокого, незыблемого удовлетворения. Приятная тяжесть в желудке была якорем, удерживающим ее в этом тихом омуте блаженства. Она закрыла глаза, вдыхая родные запахи: густой, чуть сладковатый аромат цветущей тины, похожий на запах нагретой солнцем земли; прелый, философский дух опавших листьев, перегнивающих на дне; и тонкую, щекочущую ноздри нотку речной свежести, вечный намек на существование других миров за пределами ее владений. Жизнь была густа, понятна и восхитительно предсказуема. Иногда, правда, в самые сытые и ленивые часы, ее посещала мысль – мимолетная, как тень малька – что в этой предсказуемости есть что-то… недостаточное? Но она гнала эту мысль прочь, как назойливую пиявку.
И тут гармония разбилась. Тонко, как льдинка под весенним солнцем. Сверху, из мира людей – мира резких звуков, острых углов и непонятной суеты – что-то вторглось в ее владения. Не камень, глухо стукнувший о дно. Не ветка, плавно качнувшая воду. Нечто плоское, большое, чуждое… оно падало, рассекая толщу воды, вращаясь и осыпая окрестности снопом неестественно ярких бликов. Священное пространство было нарушено.
Любопытство – этот сладкий яд, эта движущая сила эволюции и источник большинства бед – укололо Ариэллу Степановну под самую чешую. Она взмыла вверх – не рывком, но мощным, наливным движением, словно сама вода вытолкнула ее навстречу неизведанному.
Предмет медленно тонул, кувыркаясь, как подбитая птица. Глянцевый, плоский, покрытый