основательность, за свою природную мощь, за свое русалочье естество.
«Минус десять килограмм…» – прошептали губы, пробуя на вкус незнакомое слово. Кило-грамм. Звучало твердо, по-человечески. А «минус»… это она понимала. Убавить. Отсечь. Стать… меньше? Легче? Воздушнее? Как они? Как эти… бумажные женщины?
Солнце тонуло в закате, окрашивая воду над головой в тревожные тона – от нежно-розового до кроваво-алого. В этот самый час, когда мир замирает на границе дня и ночи, Ариэлла Степановна, русалка с пышным хвостом и смятенной душой, приняла Решение. Абсурдное. Судьбоносное.
– Всё! – сказала она своему отражению с внезапной, звенящей твердостью. Голос ее прозвучал непривычно резко в тишине грота. – Худею!
Где-то на самом дне пруда, в своей темной резиденции под корягой, недовольно заворочался Дед Пихто. Он гулко вздохнул – вздох старого дерева, вздох самой древней воды – потревоженный этим внезапным диссонансом, нарушившим вечернюю симфонию его мира. Он еще не знал, что это был лишь первый, тоненький звук в той какофонии, что вскоре обрушится на их тихий омут. Лишь первая рябь на воде перед бурей.
Глава 2: Диета №1 – "Тина Пресная", или Голодные Иллюзии и Ворчание Древнего Духа Воды
Весть о великом решении Ариэллы Степановны – худеть! – покатилась по подводному царству волнами, расходящимися от брошенного камня. И камнем этим, разумеется, были Люська и Зинка, ближайшие наперсницы и самые оперативные разносчицы новостей. Ариэлла сама им все и выложила, явившись к традиционному месту утренних бдений – старой затонувшей коряге, похожей на скелет доисторического чудища – с видом страстотерпицы и глазами, горящими фанатичным огнем новообращенной.
– Девочки, свершилось! Я прозрела! – выдохнула она, едва кикиморы успели обменяться жизненно важной информацией о том, что вчерашний ливень принес на берег целую гору интересных человеческих отбросов, а у Деда Пихто, кажется, опять разыгрался его вечный ревматизм.
– Чего свершилось-то, Степановна? – Зинка, чье любопытство всегда опережало сообразительность, заморгала своими круглыми, как два полнолуния, глазами. – Икру метать надумала? Аль клад нашла?
– Хуже! Лучше! – Ариэлла нетерпеливо взмахнула хвостом, поднимая облачко серебристого ила. Она развернула трофейный журнал – теперь ее талисман и проклятие – с благоговением, достойным древнего манускрипта. – Вот! Я буду… как они!
Она ткнула пальцем в очередную глянцевую мумию в купальнике.
Люська, чьи глазки-бусинки всегда подмечали суть вещей (особенно если эта суть была смешной или съедобной), прищурилась. Ее логово, украшенное не только мхом, но и коллекцией потерянных рыболовных крючков и потускневших монет, считалось центром местного авангарда, и Люська мнила себя знатоком человеческих странностей.
– Тьфу ты, мощи нетленные! – вынесла она безапелляционный вердикт, пожевав губами. – Степановна, ты в своем уме? Это ж… это ж нарушение