присущую только фейри ледяную температуру. Рыцарь подчинился и успокоился.
А меня захлестнуло непонятное волнение и смятение. Приписав эти чувства неуверенности в своих медицинских силах, возможностях и способностях лечить вот таких прекрасных, вызывавших душевный трепет, титулованных скотин. Поэтому я залезла в кресло с ногами и принялась ждать результата своих трудов.
***
Не знаю, сколько я так просидела. Издерганная сомнениями и напряженной работой, я заснула, а когда проснулась, рыцарь уже вставал.
Со стоном эльфийский принц дополз до кресла возле камина и рухнул в него. Зашипев от боли, а через несколько секунд, перетерпев боль, растекся по нему и нагло закинул ноги на решетку камина. Всего секунду спустя я услышала тихий протяжный стон.
Какой-то уж очень отчетливый и демонстративный.
Потом рыцарь, не вставая, протянул ногу и наклонил котел, заглядывая в него. Я оставила его в камине нагреваться для перевязки, если задуманная мной операция получится. Увы, там плескалась только вода. Это открытие заставило принца издать поистине душераздирающий стон, такой я слышала только у заржавевшей петли.
– А-а-а-а-а? – застонал раненый, и дураку ясно, чего требуя.
Я метнулась на кухню перерывать ящики, шкафы и полки. Везде было пусто, только в амбаре, соседствующем с кухней, я нашла мешок с сухарями да забытую корку сала в мышеловке.
В амбаре было пусто – ни скотины, ни птиц, хотя по брошенным гнездам и стойлам было понятно: здесь когда-то держали живность.
Только в одном стойле стояла белоснежная эльфийская лошадь, на которой мы приехали, самостоятельно зашедшая в амбар, видимо от безысходности, и уныло жевала подстилку.
Сало трогать я не стала, вот если принц хочет, пусть сам в мышеловку лезет, взяла только мешок. Насыпала сухарей в миску, посыпала солью, в керамическую кружку налила простой кипяченой воды и, водрузив все эти «лакомства» на поднос, понесла страдальцу.
На подношение фейри накинулся, как лев на ягненка, и мигом опустошил миску с кружкой. Я же, наблюдая за тем, как принц собирает щепоткой крошки со дна и отправляет в рот, призадумалась: чем же я буду питаться, если во всем замке еды початый мешок сухарей? Или для тех, с кем заключен договор, еда не предусмотрена и придется перебиваться подножным кормом?!
А как же «обращаться с тобой, как с самим собой»? Или фейри всегда так питаются?
После еды рыцарю заметно полегчало, и я решилась заговорить:
– Провизии бы закупить… – И осеклась, испуганная мыслью, что после того, что я с ним сделала, он меня саму на колбасу пустит. И еще более страшная мысль: вдруг эльфы не брезгуют человечиной? Впрочем, я точно знала – не брезгуют. Те же келпи, мерроу и гоблины не прочь ей закусить.
Но вот чтобы джентри такое ели, я не слыхивала. У аристократов тонкий вкус, но вдруг он распространяется на девичье мясо? Деревенские парни, плотоядно ухмыляясь, уверяли, что оно нежнее всякого иного.
Вдруг эльф меня в