кризисом 1962 г., перспектива открытой войны напугала участников конфликта, и более холодные головы начали изыскивать пути, которые позволили бы избежать подобных обострений в будущем. В Англии люди, подобные Чемберлену и Бальфуру, хотели отказаться от принципов изоляции, и для них не имело большого значения, какую именно страну избрать в союзники. Подобно своему великому предшественнику лорду Пальмерстону, они считали, что у Британии нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов, но есть лишь постоянные интересы. Как выразился сам Чемберлен: «Если уж идея насчет естественного союза с Германией должна быть отвергнута, то нет ничего невозможного в том, чтобы Англия пришла к взаимопониманию с Россией или Францией»[379]. Барон Экардштайн, германский дипломат, написавший занимательные, но не всегда достоверные мемуары, мог, однако, говорить правду, утверждая, что в начале 1902 г. ему удалось подслушать беседу между Чемберленом и новым французским послом Полем Камбоном. «Когда после обеда мы закурили и приступили к кофе, – вспоминал барон, – я вдруг обратил внимание, как Чемберлен и Камбон перешли в бильярдную. Я наблюдал за ними и отметил, что они оживленно беседовали в течение ровным счетом 28 минут. Конечно, издалека я не смог расслышать всего, но я точно слышал два слова – «Марокко» и «Египет»[380].
Трудно было и представить себе, что враги с настолько давней историей смогут подружиться, но Франции в этой паре приходилось заметно больше нервничать. Если англичане просто испытывали неуверенность в отношении своего статуса на мировой арене, то французы остро осознавали упадок своей державы и свою уязвимость. Но в итоге это делало их лишь более обидчивыми и подозрительными – воспоминания о былых победах и прошлых унижениях сами по себе могут оказаться тяжелой ношей. Французы помнили славные времена Людовика XIV, когда Франция господствовала в Европе и являлась законодательницей мод во всем – от философии до моды. Потом наступили времена Наполеона, о чем французам напоминали бесчисленные памятники, картины, книги и названные в честь императора улицы, встречавшиеся почти в каждом городе страны. Наполеон и его войска покорили почти всю Европу, и, хотя битва при Ватерлоо и положила конец его империи, Франция после него продолжала быть великой державой и сохранила возможность влиять на положение вещей в мире. Но еще один Наполеон, племянник первого, сумел покончить с этим – и тоже в результате сражения.
В 1870 г. император Наполеон III привел Францию к сокрушительному поражению под Седаном. Пруссия и ее германские союзники торжествовали победу. В тот раз, как с горечью замечали французы, ни одна держава не пришла им на помощь – в том числе ничего не сделала и Британия. На исходе Франко-прусской войны, воспользовавшись политическим кризисом и фактической гражданской войной в стране, Бисмарк сумел навязать Франции тяжелые условия мира. Франция вынуждена была мириться с германской