и снова плакала.
– Боже, – мой живот скрутило от одного только представления о том, что пережила эта девочка, не успев толком пожив.
– Что-то мне подсказывает, что не впервые это. Мне Семен сказал, что там есть синяки старые, уже такие желтоватые знаешь, на ножках и ручках, сомневаюсь, что она «упала, играя в мяч».
– Надеюсь, эту гадину найдут и посадят, – говорю, злясь на эту женщину, что посмела так поступить со своим ребенком.
– Ну, в любом случае назад к ней дочь не вернут.
– Она у нас останется? – киваю, соглашаясь с ее словами о вероятном лишении прав.
– Как обычно. Сначала в хирургии, потом к нам сюда на уход, а там не знаю. Хорошо руки, ноги не переломала ей.
Я содрогаюсь от сказанных слов.
– Как обычно, наша опека работает там, где не надо, и посмотри, что творится. Которая по счету эта девочка, поступившая к нам в таком состоянии? И самое поразительное никто ничего не видит, пока не становится либо поздно, либо почти поздно.
– И не говори.
Я освобождаю подруге место, чтобы она спокойно выпила кофе, а сама принимаюсь ходить туда-сюда.
– Ну че ты завелась, Лиль? – она смотрит на меня, сопровождая взглядом каждый мой шаг.
– Да ничего. Душа не на месте. Она там проснется, а ее и успокоить никто не захочет.
Вспоминаю правила, и тут же о них напоминает Настя, от которых я начинаю сильнее злиться, хоть и понимаю их смысл.
– Ты сама знаешь правила.
– А ты объясни это ребенку, который ни черта не понимает еще. Который проснулся и просто хочет, чтобы его обняли и успокоили. Потому что болит всюду и все что остается, – это плакать. Объясни, что нам запрещено с ними нянькаться, чтобы они к нам просто не привыкали, чтобы не питали иллюзий, что есть добрые люди, а не только…
– Лиль… – она пытается что-то сказать, но я решаю сбавить обороты и закрыть тему, потому что чувствую, как сжимается горло от нахлынувших эмоций.
– Ладно, все, – поднимаю руки. – Как твои девочки? Практику проходят тоже?
– Ага. Извелись уже все.
– И моя так же. Ты путевку получила в лагерь?
– Нет еще, – она фыркает со смешком. – Но учитывая, что уже середина июля, вряд ли дадут.
– А я думала, что я одна не получила, – посмеиваюсь вместе с ней.
– Ну, тут опять же два варианта: либо отдали нуждающимся и проходящим по бюджету, либо поедут отдыхать детки администрации.
– Блин, я бы и на своей машине поехала с Гришкой и Волошиными, но у них еще толком никто не работает в мастерской, а деньги надо вернуть вложенные, и уже потом в плюс работать.
– Это дело такое. Витька обещнулся твоему звякнуть.
– Совсем туго у них там?
– Ага. Начальство, как сменили, так каждый день что-то меняется. Устали уже все. Подумывает уйти. Я и сказала, чтобы шел к вам туда.
– Ну, это пусть сами уже решают, я не лезу с Лизой.
– Ой, ладно, – она ставит чашку и съедает еще одну печеньку. – Поеду домой. Устала.
– Давай. Созвонимся. Пойду теперь я поработаю.
– Хорошей