чему! Ха! Да я лучше бензина хлебну и спичку к губам поднесу! – Прошипела обидчица, закинув ноги в сапогах на шпильках на край своего стола.
Мэлори была не в духе сегодня. Впрочем, как и вчера, и позавчера, и все дни, что работала в этой вшивой газетенке. Ее раздражало абсолютно все. Бестолковый шеф, что упрямо отказывался выдвигать ее кандидатуру в мобильные репортеры, оставляя просиживать штаны в качестве автора-тени на подхвате. Его полностью искусственно-слепленная любовница, которой он без зазрения совести передавал все написанные Мэл тексты, даже не изменив в них ни словечка. И эта ш***ва получала все лавры и приличные бабки, а она, Мэлори, – лишь «объедки с барского стола».
Но как бы Мэл не мечтала выколоть мистеру Бушару его поросячьи глазки, предварительно запихнув в глотку его же оттяпанный тупым ножом хрен, а этой силиконовой с*ке повыдергать все ее наращённые космы, Мэл не могла лишиться этой работы, что приносила пусть и мизерный, но стабильный заработок и служила надежным прикрытием для ее тыла. К тому же, писать статьи – это все, что она умела. И рано или поздно эта сволочь, ее шеф, поймет, чего она на самом деле стоит. Ну а пока…
– Флоренс, зайди ко мне! – Послышался окрик шефа из-за закрытой двери его кабинета, насквозь прокуренного и до отказа забитого старыми номерами их газеты.
– Давай, иди… Отрабатывай. – Пробормотала Мэл вслед брюнетке, которая, виляя задом, метнулась к своему благоверному за очередным материалом, над которым Мэл корпела всю прошлую ночь.
Жизнь несправедлива! А может это ее карма? Плевать… она спустит пар скоро. Уже этой ночью…
Кстати, Мэлори – это я. И если я иногда говорю о себе в третьем лице, то это издержки профессии. Порой трудно писать на криминальные темы об участниках, прекрасно зная, что сама могу то тут, то там мелькнуть. Но это, тсс… секрет.
И сейчас, когда над городом взошла луна и ночь распростерла свой черный плащ по небу, я, пританцовывая и подпевая любимой рок-группе, совершенно обнаженная, как Маргарита из романа Булгакова, провожу с упоением свой полночный ритуал. Я прячу себя настоящую от людских глаз, растворяясь без остатка в своей безудержной второй ипостаси. Будто с приходом ночи во мне просыпается кто-то другой. И я уступаю место другой «Я» с радостью.
Наношу на лицо грим в стиле «черепа», пряча за черно-белыми штрихами хорошую, светлую свою сторону. Голубые глаза я скрываю белесыми линзами, чтобы демоны ночи не смогли проникнуть в зеркала моей души через них. Прячу свои белокурые ангельские локоны под иссиня-черным длинным париком. Преображаясь лицом, я с озорной ухмылкой на черных губах, облачаюсь в кружевное развратное белье, а затем натягиваю поверх него черную кожу. Привычные сапоги на шпильках, с которыми уже почти сроднилась, и все. Вот я другая, Химоза, как зовут меня друзья, ухожу через окно по крышам в ночь.
За стеклом слышны звуки города. Он никогда не спит, особенно эти его злачные окраины, где расположена