уж, Пирс, – запротестовала Эллен.
– Что ты во всем этом понимаешь? – взорвался Пирс, поворачиваясь к Эллен с переднего сиденья и пронизывая ее испепеляющим взглядом. – Это ведь я должен буду объясняться с Эрикой и просить ее уладить конфликт. Нельзя сказать, чтобы она хорошо это делала. А если он появится на нашем следующем концерте?
Эллен, похоже, содрогнулась от этой мысли. Я успокаивающе приобнял ее. Почему-то Пирс разозлился еще больше, увидев, как расстроена Эллен.
– Если я его увижу в зале в Лидсе, – сказала она, – я просто не буду играть. Нет, не убирай руку, Майкл. – Она вздохнула. – Я так устала сегодня. Вот вам вопрос: как получить миллион фунтов, если играешь в струнном квартете?
– Начать с десяти миллионов? – сказал Билли.
– Билли, ты жульничаешь, ты уже слышал это раньше, – отозвалась Эллен.
– Унаследовать от тетушки, – пробормотал Пирс, не глядя на Эллен.
Эллен ничего не сказала, но я почувствовал, как напряглись ее плечи.
– Пирс, – сказал я. – Ну хватит уже.
– Дать тебе совет, Майкл? – ответил Пирс. – Не лезь в чужие семейные дела.
– О Пирс, – произнесла Эллен.
– О Пирс! О Пирс! О Пирс! Достало. Выпустите меня. Я прогуляюсь до отеля.
– Но мы уже приехали, – заметил Билли. – Смотри – вот он.
Пирс рыкнул и умолк.
Февральский вечер. Семь часов тридцать минут. Прозрачный свод над публикой темен. По дороге к нашим стульям глазами я нахожу в зале Виржини. За нами молочно-золотая вогнутая стена, над нами купол, окруженный красивым причудливым рельефом. Мы садимся. Затихают аплодисменты. Мы настраиваемся в последний раз и готовы играть. Пирс поднимает смычок, чтобы сыграть первую ноту. И тут Билли очень громко чихает. Он часто чихает на сцене, к счастью не во время исполнения. По зрительному залу проносится легкая волна доброжелательного веселья. Мы смотрим на Билли, он сильно покраснел и ищет носовой платок в кармане. Пирс ждет несколько секунд, убеждается, что мы готовы, улыбается Билли, опускает смычок, и мы начинаем.
Зимний вечер в «Уигмор-холле», храме камерной музыки. Последний месяц мы интенсивно готовились к этому концерту. Программа проста – три классических квартета: Гайдн, опус 20 номер 6, ля мажор, мой любимый квартет; потом первый из шести квартетов Моцарта, посвященных Гайдну, – соль-мажорный; и наконец, после антракта, бетховенская гонка-марафон, неземной, шутливый, безостановочный, чудесный, выматывающий квартет до-диез минор, который он сочинил за год до смерти и который, так же как в свое время ноты «Мессии» утешили и усладили Бетховена на его смертном ложе, утешил и усладил Шуберта, когда он умирал в том же городе годом позже.
Волны звуков окружают нас по мере того, как мы их создаем: умирая, воскресая, ныряя в пикé, воспаряя. Мы с Эллен в сердце квартета, Пирс и Билли по бокам. Наши глаза смотрят в ноты, мы почти не глядим друг на друга, но отвечаем друг другу так, как если бы нами дирижировал сам