>
Из юности
Моё первое море
Любовь с первого взгляда! Это бывает между мужчиной и женщиной.
У меня это случилось с Морем.
Я влюбился в него сразу, как только приехал поступать в Туапсинский морской гидрометеорологический техникум. Нет, я и раньше видел море, в пионерском лагере, в Анапе. Но, то было в детстве. И море там было «детское», воробью по колено.
А тут было Море! Бескрайнее, глубокое, со скалистыми мысами и настоящими штормами, с портовыми кранами и океанскими кораблями, с дальнобойными прожекторами и пограничниками на ночных пляжах. Оно остро пахло йодом, оно меняло цвет по нескольку раз в день, оно бывало зеркальным при штиле и почти чёрным с белыми гребнями при шторме.
Мне нравились шлепки волн о причальную стенку, скрипы кранцев и швартовых концов, нравилось наблюдать, как ловят с причала огромную кефаль. Я любил бродить по «дикому» валунному пляжу, где отдыхающих было поменьше, разглядывать в воде крабиков и раков-отшельников. И как эти курортники могут целыми днями валяться на лежаках, когда вокруг столько интересного?
Туапсинский порт не имеет природной бухты. Портовая акватория отгорожена от жестоких юго-западных штормов бетонными молами. Когда случается шторм, волны с разгона бьются о мол, и вода с брызгами поднимается стеной. Говорили, что такие всплески иногда достигают высоты двухсот метров. Я часами с восторгом любовался стихией. Каждой осенью при особо сильном шторме волнам удавалось сбросить с мола пару бетонных блоков, каждый весом в двести тонн. И тогда два стотонных плавучих крана неделю трудились над восстановлением рукотворной ограды от всесильного Моря.
Техникум стоял на горе. На большой перемене мы покупали пирожки с повидлом по пять копеек, и шли на обрыв смотреть на море. Здесь часто случаются смерчи. Из-под чёрной тучи появляется ещё более чёрный конус и тянется трубой вниз, к воде. На поверхности моря возникает встречный конус, более пологий. Они тянутся друг к другу, соединяются, и смерч обретает жизнь. Он уже самостоятельно гуляет по морю, изгибаясь и меняя направление. Иногда одновременно ходят два-три смерча. Незабываемое, захватывающее зрелище!
Техникум наш не зря назывался «морским». Здесь готовили океанологов, и учили хорошо. Разнообразные практические знания, полученные в техникуме, пригождались мне всю жизнь. И в первую очередь, морская практика.
Специально для морских практических занятий имелось собственное судно с гордым названием «Океанограф», переделанное из МЧС. МЧС – «малый черноморский сейнер» для прибрежного лова, настолько малый, что на других морях такое судно просто не способно работать. На сейнере построили большую надстройку для гидрологической лаборатории, а чтобы осадка судна не увеличилась, с днища изъяли часть балласта. В результате пострадала остойчивость, и наш «Океанограф» качался даже у причала при полном штиле.
На практику мы выходили по пятнадцать человек, больше не позволял регистр. Как только «Океанограф» миновал ворота порта, все пятнадцать выстраивались вдоль подветренного борта и мечтали только о возвращении на берег. Капитан страшно ругался, потому что на один борт всем сразу нельзя, возникал опасный крен. Но мы мало что понимали, поскольку укачивались до потери сознания. Потом я работал на всяких судах, в разных морях, но так больше нигде не укачивался.
Но было интересно. Когда ручной лебёдкой вывирывали батометры с двухсотметровой глубины, вода в них была холодной и остро пахла сероводородом. Потом делали анализ добытых проб и выясняли, что ниже двухсот метров в Чёрном море жизнь невозможна, а вода, несмотря на горько-солёный вкус, имеет значительно меньшую солёность, чем в океане.
Но самым увлекательным предметом для меня было «морское дело». Преподавал нам отставной морской офицер Сергей Фёдорович Чекрыгин, очень толково преподавал. Изучали судовождение, основы штурманского дела, теорию и устройство судна: форштевень, бимс, бушприт, клотик, бизань, бом-брам-стеньга, курс, галс, бейдевинд! Учились вязать морские узлы, которых, оказывается, около двух тысяч видов – шкотовый, беседочный, штык, выбленочный… Разве возможно это не полюбить?! На «Океанографе» учились стоять на руле, брать секстаном углы. У меня это всё получалось, и с тех пор судовождение на долгие годы стало любимым делом.
Имелись в техникуме и шлюпки – настоящие морские ЯЛ-6. Нас учили ходить на вёслах и под парусом. Устраивались даже соревнования. До сих пор помню ощущение слаженного гребка без всплеска и стремительного хода шлюпки. Много раз впоследствии пригодилось умение управляться с вёслами.
На третьем курсе, осенью 1969 года, в семнадцать лет я нашёл себе первую морскую работу. Не то чтобы я очень уж хотел – денег не хватало. На судоремонтном заводе требовался матрос на плавкран, и я пошёл. Может из-за того, что работа была временной, всего на три месяца, в отделе кадров паспорт у меня не спросили, поверили на слово, что мне уже восемнадцать.
Плавкран работал каждый день, кроме воскресенья. Я же выходил на вахту раз в три дня с четырнадцати