сооружения.
В рубке была маленькая японская рация – чудо по тем временам. Я обязан был дежурить около неё. Но, поскольку диспетчер обычно за кран не беспокоился, можно было спуститься в каюту и немного поспать, или пойти на камбуз и сварить себе еду.
Питались своими харчами. Я обычно брал на вахту концентрат «суп вермишелевый с мясом». Варил густую супо-кашу сразу из двух пакетов и никуда не торопясь наслаждался приёмом пищи.
Учил уроки, смотрел на море, обычно ласковое и нежное, на рыб, плавающих у борта. Ночью кран скрипел и постанывал, и было иногда немного жутковато. Город горел огнями, отражался в воде, небо сияло тысячами звёзд.
Несмотря на то, что это был всего лишь портовый плавкран, свои первые и может быть, самые сильные впечатления от шторма я получил именно на нём.
Однажды октябрьским воскресным утром заболтались мы со сменяемым матросом на пустом доке. Он домой не спешил, мне тем более спешить было некуда. Октябрь по туапсинскому климату – еще курортный сезон, тепло. Ветер подул с берега. Мне ещё и лучше – попутный, легче грести будет.
От дока до крана метров семьсот. Пока я догрёб на неуклюжей железной посудине, сваренной умельцами судоремонтного завода, ветер усилился до штормового. Нужно было обойти плавкран с подветренной стороны, чтобы пришвартоваться под шлюпбалкой. Мимо борта пролетел как на яхте. Пока разворачивался, отнесло. Приналёг на вёсла – несёт, ещё навалился – несёт! А несёт на бетонную стену мола пятиметровой высоты.
Мол не обойти, на него не забраться. Под ним волновая толчея. Ясно стало, что первым ударом утопит лодку, второй волной размажет по стенке меня. Моё отсутствие обнаружат лишь в понедельник. На помощь позвать некого – порт пустой. Моё спасение было только в моих руках. На отдых нельзя выделить ни секунды…
Не знаю, сколько это продолжалось. Помню только сверхнапряжение. Выгреб! Выбрался на стальную палубу, набросил конец на кнехт и выключился.
Проснулся через несколько часов. Шторм! Шлюпку швыряет за кормой, она наполовину наполнена водой, и швартовый конец держится на одной пряди – перетёрся. Застропил, вывирал, установил на кильблоки, слил воду и пошёл в каюту досыпать.
Утро было тихое. Пришла на катере команда. Я никому ничего не сказал. Только через несколько дней боцман отругал меня за то, что я вовремя не поднимаю шлюпку.
– Знаешь, что будет, если конец перетрётся? – спросил он.
«Знаю!» – подумал я, но вслух ничего не сказал.
Более серьёзный шторм достался мне в двадцатых числах ноября, также в воскресенье. Утром по радио дали предупреждение: ожидается ветер до двадцати пяти метров в секунду. Диспетчер просил присматривать за концами. Поводов для беспокойства не было: два якоря с кормы и двадцатимиллиметровый стальной конец дуплинем с носа на бочку, которая намертво стоит на «мёртвом» пятитонном якоре-присоске.
Однако