бардак Дойера следовало не обезглавить, а, по меньшей мере, четвертовать. Или колесовать. Прилюдно.
Стрига остановился на вершине холма, с которого Альери была как на ладони. Старая, видевшая еще драконов и пережившая их атаку. Хищная, как морда огненного змея. Считающаяся неприступной, она стояла на склоне высот, покатых к Астэе. Крепостная ограда бастионного начертания имела форму треугольника с основанием вдоль берега реки и прямым углом, направленным на север. Главный вал достигал высоты четырех человеческих ростов, а ров, по донесениям шпионов, шести. Днем с холма были видны красные крыши домов и складов Альери, сейчас, ночью, на стенах горели сотни огней. Время от времени окрестности освещали вспышки амулетов.
«Скорее небо упадет на землю, и Астэя повернется в своем течении, чем капитулирует Альери», – ответил на предложение сдаться начальник крепости.
Читая письмо, Раду криво улыбался – будет тебе и небо на земле, и повернувшаяся река. Последние три дня солдаты возводили вал, ров и стену – точные копии крепостных. Неделя тренировок – и штурм. Сибилл, чистокровный борг, оттянет на себя лизарийских магов, войска, разделенные на три колонны, возьмут приступом стены, и путь на юго-восток будет открыт.
Йарра заранее предвкушал бешенство боя; приподнимавшаяся в волчьем оскале верхняя губа обнажала клыки, а по телу пробегала дрожь, предшествующая трансу, ярости берсерка, выпивающей силы до дна, но дарующей эйфорию, за которую не жаль и умереть.
Эта драка была нужна ему. Необходима – ради возможности выпустить скопившееся раздражение, злость, ярость неудовлетворенности. Ради того, чтобы испытать восторг победы – ПОБЕДЫ, а не бледную тень удовольствия обладания Лирой.
– Вы должны идти в бой с холодным сердцем, – прохаживался вдоль ряда учеников Рох. – Есть только небо над головой, и солнце, дарующее вам свет, льдистая прохлада воды и, над всем этим, незамутненный рассудок. … Раду, ты понимаешь меня? – Островитянин ткнул палкой высокого костлявого юношу с белыми волосами снежного волка и искрящейся татуировкой на груди.
– Да, Учитель. – Глаза у юноши бледно-голубые, похожие на льдинки. Невозможно разглядеть, что они скрывают – прочный наст или стремнину.
– Разбейтесь на пары.
Граф вернулся под утро. Я слышала сквозь сон, как он вполголоса говорит, что-то диктуя, как переодевается – хлопнула крышка сундука с хранящейся в нем одеждой, как пьет кофе – жуткое варево, горькое до невозможности, еще худшее, чем зеленый чай Роха.
Единственным достоинством этого самого кофе был довольно приятный запах. Помню, я все принюхивалась, впервые увидев, как оруженосец Йарры варит напиток в медной джезве.
– Хочешь? – протянул свою кружку граф. – Осторожно, горячий.
Я, конечно, хотела. Отхлебнула, стараясь не касаться того места, где секунду назад были губы Йарры. А потом сидела, вытаращив глаза и зажав рот ладонью, убеждая себя, что не такая уж это и гадость, что воробейник был хуже, и вообще, плеваться некрасиво.