нашему и даруем твоей душе свободу, о которой ты так мечтала. Смотри за нами с небес, оберегай свою семью и будь покойна. – Он приложил факел к хворосту, и тот подхватил огонь и расплескал его по всему периметру костра.
Когда огонь перекинулся на тело Думы, Онафиэль не выдержала и закричала: «Не-е-е-е-т!» Она повалилась коленями на твердую землю, закрыла лицо руками и разрыдалась. Горячие ладони коснулись ее плеч.
– Не плачь, дитя. Она сама хотела этого. – Отец Рафаил говорил тихо, обволакивающе и поглаживал плечи девушки. – Пойдем, я помогу тебе пережить утрату, очищу твой разум от тягостных мыслей.
Когда Онафиэль, униженная и еще более подавленная, поплелась в душ из комнаты отца Рафаила, она мечтала занять место Думы. Лучше бы это она была там, на костре. Лучше бы это ее душа стала свободной. И что бы ни говорил отец Рафаил, Она знала, что Дума не убивала себя. Не тогда, когда они были так близки к свободе и новой жизни.
С тех пор целых два года сплелись в один бесконечный день. Онафиэль больше не жила, она существовала, подавила в себе все чувства и желания и просто безропотно исполняла все, что от нее требовалось. Мать гордилась ее смирением, отцу Рафаилу тоже нравилось то, какой кроткой стала девушка. Так продолжалось ровно до тех пор, пока Онафиэль не поставили в круг со свечой на первом ритуале очищения другой девушки. Девушки, с которой они росли вместе, бок о бок, каждый день, на протяжении долгих лет. Хоть они и не были подругами, Она всегда питала симпатию к этой тихой и скромной девушке. Ее крик и мольбы всколыхнули собственные воспоминания. Она будто увидела со стороны себя в центре круга, мать, сжимающую ее руку до хруста, и отца Рафаила, навалившегося на нее, и пронзающую тело боль. Она вспомнила, как потом целые сутки провела в постели из-за того, что каждое движение причиняло невыносимую муку. Было больно и страшно за себя и за эту девушку, но она продолжала молча смотреть, до крови закусывая губу. Вкус крови напомнил ей, что она все еще жива.
Она знала, что если сейчас попытается их остановить, это ничего не изменит. Ее так же, как Думу, запрут в подвале до тех пор, пока она не смирится. Поэтому Онафиэль стояла и смотрела, впитывая боль этой девушки, – ярость в ее груди распускалась огненным цветком.
Когда все закончилось, Онафиэль отправилась на кухню, взяла нож, в прачечной она срезала бельевые веревки и направилась в покои отца Рафаила.
Он уже лежал в постели, готовый вот-вот заснуть, когда в коридоре за дверью послышались тихие шаги. Рафаил не помнил, чтобы кого-то звал к себе, а без приглашения никто бы не осмелился к нему войти. Так кто там бродил среди ночи?
Ручка тихо щелкнула, и дверь приоткрылась. На пороге его спальни стояла полуобнаженная Онафиэль, ее глаза возбужденно блестели. Вид девушки и ее внезапный визит заинтриговали Рафаила, и он присел на кровати, опираясь спиной на изголовье.
– Ну же, смелее, дитя. Что привело тебя ко мне в столь поздний час? – Он похлопал по кровати, приглашая ее присесть рядом для интимной