не только товаров и услуг, но и проповедей, веры и добродетелей без малейшего напряжения или усилия. Говоря это, он звучит как буддийская версия Дитриха Бонхёффера1: подобно последнему, он с презрением глядит на «дешёвую благодать», то есть на беззаботное принятие Божьего благословения и всех Божьих благ в сочетании с неготовностью заплатить полную цену следования Христу.
Значит ли это, что я в качестве христианина целиком и полностью принимаю или поддерживаю учение Ринпоче? Нет. Будучи христианином, я не могу этого сделать. Я не могу, например, принять исповедуемую им веру в закон кармы, не говоря уже о его вере в то, что распятие Христа стало следствием изгнания торгующих из храма и, соответственно, демонстрацией того, как действует закон кармы. Согласно Евангелиям, Христос умер по Своей воле и чтобы исполнить волю Отца, а вовсе не потому, что Его догнала Его карма. Милость не подчиняется карме даже в евангельском определении милости. Ринпоче говорит, что «никакая религия не может привести к Освобождению иным способом, кроме взращивания шести совершенств». Однако Христос пришёл освободить именно тех, кто не смог освободиться сам, взращиванием ли шести совершенств, соблюдением ли Закона Моисея, или иными способами.
Равным образом я поспорил бы с идеей Ринпоче о том, что ни одна религия не может быть «универсальным средством спасения» для человечества, особенно имея в виду множество заявлений Христа, который Сам о Себе свидетельствовал как о «Свете Миру». Моё возражение было бы в том, что поверить во Христа вообще означает поверить в Него как в единственного Спасителя человечества. В одном месте Ринпоче предполагает, что Иисус был непрактичен, дав себе труд превращать воду в вино, когда достаточно было просто рационально подойти к вопросу подготовки свадебного пиршества и запастись вином заранее. Даже если, что похоже на правду, Ринпоче говорил об этом с иронией, направленной на своих слишком прагматичных западных друзей, остаётся правдой то, что в «безумии» Христа явно имелась система. Апостол Иоанн называл чудо в Кане и другие чудеса Иисуса «знамениями», потому что они совершались не только ради решения насущных практических задач, но для того, чтобы явить присутствие самого Бога в происходящем.
Несмотря на всё это, я могу сказать с некоторой долей уверенности, что, будь у меня возможность встретиться с Ринпоче, он бы мне понравился. Или, если иметь в виду то, что слова, запечатлённые в книге, продолжают звучать ещё долго после кончины автора, он мне нравится. Его в высшей степени концентрированные размышления о западном мировоззрении напоминают мне другого значительного и недавно ушедшего от нас исследователя культуры – Аллана Блума.2 Действительно, и Ринпоче, и Блум открыто оплакивали утрату великой музыки, искусства и философии; оба, похоже, были опечалены исчезновением трудолюбивых, мужественных героев, которым на смену пришли поверхностные поп-идолы вроде Майкла Джексона (или, если брать более свежий