его своим молоком, кормилице не отдала. Дюк знал об этом, хоть и не помнил. А может быть, помнил, но не знал.
Не видел дюк прока в женитьбе. Hаследников ему и так хватало.
Гильдегард ничем не напоминал отца, кроме любви ко всему живому, которую познал с юных лет в объятиях дочери конюха. Три осени утекло с тех пор, и количество узелков на бахроме вытканного ею кушака, который юноша хранил в своем комоде, превысило двенадцать.
Сын дюка Кейзегала гордился своими победами и знал, что рожден победителем. Отец никогда не внушал ему этой мысли, но когда Гильдегарду исполнилось десять осеней, подарил ему дюк старинный меч, принадлежавший прапрапрапрадеду Кейзегалy IV. Этим мечом был низвергнут сам Курфюрст-Лжец, о котором Гильдегард решительно ничего не знал, кроме того, что грозен тот был и страшен, как полуночный утес. Как тут было не поверить в свою исключительность?
Но исключительность не может существовать сама по себе. Для того, чтобы ее познать, необходим достойный соперник и кандидат на это право. Этим человеком и являлся для Гильдегарда Йерве.
Откуда взялся Йерве в Желтой Цитадели Нойе-Асседо, в твердыне дюков Уршеоло, знали все, кроме самого Йерве. Сам Гильдегард долгое время пребывал в неведении, но в прошлую осень ему разболтала об этом внучка баронессы фон Гезундхайт. Гильдегарду пришлось принести страшную клятву молчания: до открытия тайны внучка потребовала сплюнуть три раза через левое плечо кровью, прежде прокусив ему губу зубами. И Гильдегард молчал с тех пор, потому что кровавую клятву нарушают только в исключительных обстоятельствах, которые до сих пор не представились.
Вот что поведала Гильдегарду внучка баронессы фон Гезундхайт.
После того, как окрестил дюк Кейзегал последнего наследника древнего рода ван дер Шлосс де Гильзе фон Таузендвассер Карлом Иштваном Фриденсрайхом Вильгельмом Софоклом Йерве, и прежде, чем ускакал на запад, воевать с кунигаем Гаштольдом, собрал сеньор Асседо всю челядь, забрался на высоченный памятник основателю рода Уршеоло, возвышавшийся аккурат посередине двора, оседлал башку мраморного коня предка и объявил торжественно, размахивая при этом саблей:
«Если хоть один человек в Асседо, окрестностях, а также и на острове Грюневальде, что на Черном море, дети его, внуки, кузены, племянники, правнуки, жена или дочери произнесут когда-нибудь вслух или мысленно имя маркграфа Фриденсрайха фон Таузендвассера, отрекшегося от собственного сына и наследника, не сносить ему чресел!».
Замерли все, не решаясь сплюнуть через левое плечо ни одного-единственного раза, не говоря уже о трех.
«Позвольте, ваша милость», – осмелился подать голос старый управляющий, – «ежели такие дела, следует уведомить о вашей воле всех соседей и вассалов».
Ударил дюк Кейзегал гардой сабли по лбу мраморного животного – искры посыпались – и так сказал:
«Пиши соседям,