Думали, что не вернёшься. Прости, Кость, – Он махнул рукой, будто отмахивался от чего-то. – Письмо с самой Москвы было, что ты погиб!
– Серьёзно? – усмехнулся я.
Я взял в руки фото. Я на нём молодой, пацан совсем, улыбаюсь даже. Как будто и не я вовсе, как будто другой человек.
Лерка фотографировала. Она вообще любила меня снимать на свой телефон.
– А хлеб?
– Это я ставил, – признался Антон. – Думал, вдруг душа придёт. Бывало… разговаривал с тобой даже…
Я поставил фото обратно. Рука дрогнула, и оно едва не упало.
– Ну вот, пришла, – пробормотал я. – Наговоримся теперь.
Антон замолчал. Потом не выдержал:
– Кость… А ты как вообще?
Я оглядел комнату. Кровать, стол, шкаф. Все то же. Только я – не тот.
– Да нормально я, Антох. Душ работает? Помыться бы… А то воняю, как будто и правда сдох.
Антон рассмеялся, и напряжение окончательно спало.
– Сейчас я Санька пришлю, он тебе тут марафет наведёт и пожрать чё-нить накроет.
– Да я сам могу.
Я замялся от неловкости. Пацаны меня встретили как родного. О большем я и мечтать не мог.
– Давай, иди полощи мудя! Саньку только в радость будет за тобой поухаживать. Ты ж легенда!
– Скажешь тоже…
– Как там в песне поётся? По законам справедливого трона… Кто убил Дракона, сам становится драконом.
Я не убивал Гошу, как все думают. Но отрицать этого права не имел по веским причинам, поэтому спорить со старинным другом не стал.
– Спасибо, Антон! Я…
– Отдыхай, Барс! Вечером перетрём. Есть о чём, – многозначительно сказал он. – Ты очень вовремя вернулся!
Антон ушёл, заставив железную лестницу содрогнуться от своего веса и огромных кирзачей. Я открыл шкаф, достал из него стопку постельного белья и чистое полотенце. И от них немного попахивало сыростью, но выбирать было не из чего.
В шкафу всё было тоже на своих местах, что ещё раз подтверждало слова Антона о том, что здесь никто не шарился. Устроили музей какой-то, ей-богу.
С фотографии, приклеенной к внутренней дверце шкафа, на меня смотрела Лера. Это она сюда себя налепила, чтобы только я мог ею любоваться, каждый раз, когда открываю шкаф.
На фото она серьёзная не по годам, взгляд немного высокомерный и озлобленный. Смотрит прямо в душу.
Я коснулся пальцами её лица, задержался на губах, зависнув на какую-то секунду. Потом одёрнул руку, будто она меня зубами цапнула, и захлопнул дверцу.
Постельное бросил на кровать. Прихватив мыльно-рыльное и тапочки, я отправился в душевую. Снял с себя все вещи, проверив карманы, и закинул в стиральную машину.
Мылся долго и основательно, как будто надеялся смыть с себя военную горечь и грехи вместе с потом и пылью.
Сбрил недельную щетину под шум стиральной машины.
Мыслями всё ещё был на фронте, никак не мог свыкнуться с реальностью, что я здесь, я дома. Знал, что нужно время, чтобы войти в колею, а пока воспоминания захлёстывали, не позволяя находиться здесь и сейчас.
С трудом втиснул протез