так.
– Сергей тебя разыскивал. Хочешь с ним по рации потолковать? – Карташов покосился на свою громоздкую угловатую аппаратуру – целый шкаф «говорящего металла», мешавший тут не то чтобы сидеть, даже дышать.
– И без того, наверное, эфир замусорен. – Корнеев тоже посмотрел на старую тяжелую рацию, отметил: военного еще образца. – Случилось у него что-нибудь?
– У него? Насчет «него» не знаю, не докладывал. По части засорения эфира не бойся, – Карташов отогнул рукав куртки, взглянул на циферблат плоскобокой, с оранжевым веселым циферблатом «молнии» – старых карманных часов, к которым были приварены ушки, а в ушки продет ремешок: получился вполне сносный ручной будильник, – время сейчас такое, что рано еще мешать. – Карташов неожиданно горько поморщился, тронул пальцами затылок, уши. Вздохнул: – Беда, Костя, случилась, – и выждав немного, одолевая в себе сопротивление: было слышно, как дышит тяжело Карташов, что-то внутри у него скрипит и повизгивает, больно Карташову, – не хочет он говорить, а говорить надо, произнес: – От тебя ушла жена, Костя.
Корнеев не сразу понял, что на самом деле означают эти слова. Они как-то прошли мимо него, ни за что не зацепившись, – просвистели, словно ветер. Потом он почувствовал резкий укол в затылке – будто иглу туда вогнали, голове сделалось горячо.
– Ты что, дядя Володя, смеешься? – сохраняя прежний ровный тон, произнес Костя. – Шутки у тебя что-то плохие.
– Какие тут шутки. Эхма, – Карташов сморщился, поболтал в воздухе рукой. – Какие тут шутки, Кость? Разве такими вещами шутят? Она, эта твоя Валентина… актерка! – Карташов горько сжал рот. – Актерка! – Сочувствуя, он положил руку на Костино плечо.
– Ошибка какая-то, дядя Володь. Не верю. – Корнеев поднялся, с тоской посмотрел в исчерканное морозом оконце, в которое тихо вливался скудный ноябрьский свет. Карташов, старый человек, ругал сейчас самого себя – зачем он впутался в это дело?
Эх, знать бы, где упадешь – обязательно соломы подстелил бы. Молчал старик Карташов, немо коря себя, молчал и Корнеев, всем брат и выручальщик.
Наконец Корнеев оторвался от разрисованного оконца, вздохнул. В нем будто сразу вымерзло что-то. Лицо было спокойным – не лицо, а маска из папье-маше или из гипса.
– Дядя Володя, мне куда лететь?
Карташов помедлил немного:
– В Малыгино, Костя. К Сергею давай. И его повидаешь, переговоришь с ним, и парня одного подбитого – драка, похоже, у Сереги на буровой имела место – возьмешь. В больницу доставишь. Затем снова в Малыгино возвертывайся, ночевать будешь там.
Не говоря ни слова, Корнеев хлопнул кожаным шлемом по колену, вышел из летной комнатенки.
Глава вторая
Итак, начинается песня о ветре…
Слова, как и монеты, бывают разной ценности.
У Корнеевых было заведено доброе правило: на праздники собираться вместе. Где бы ты ни находился, что бы ни делал – должен все бросить, освободиться