время странствий и путешествий не покидают Тургенева мечты о большой любви, чудится ему, что витает она в воздухе и он нетерпеливо ждет с ней встречи. Он пишет Т.Н. Грановскому 16 декабря 1839 года: «И всё не перестаю читать Гёте… Эти элегии огнем пролились в мою кровь – как я жажду любви! Но это томление бесплодно: если небо не сжалится надо мной и не пошлет мне эту благодать. А – мне кажется – как я был бы добр, и чист, и откровенен, и богат, полюбив! С какой радостью стал бы я жить и с ней. Грановский, Вы это понимаете – Вы не станете надо мной смеяться, не правда ли?»
Вернувшись в Берлин, Тургенев получил печальное известие: на севере Италии, в городе Нови, по пути к озеру Комо, в ночь на 25 июня 1840 года от чахотки скончался Николай Владимирович Станкевич… Потрясенный этим известием Тургенев писал другу Грановскому 4 июля 1840 года: «Нас постигло великое несчастие, Грановский. Едва могу я собраться с силами писать. Мы потеряли человека, которого мы любили, в кого мы верили, кто был нашей гордостью и надеждой. Отчего не умереть другому, тысяче других, мне, например? Когда же придет то время, что более развитый дух будет непременным условием высшего развития тела. зачем на земле может гибнуть и страдать прекрасное?…Или возмущается зависть Бога, как прежде зависть греческих богов? Или нам верить, что все прекрасное, святое, любовь и мысль – холодная ирония Иеговы? Что же тогда наша жизнь? Но нет – мы не должны унывать и преклоняться. Сойдемтесь – дадим друг другу руки, станем теснее: один из наших упал – быть может – лучший. Но возникают, возникают другие, и рано ли, поздно – свет победит тьму».
Через месяц после смерти Станкевича Тургенев сблизился с Михаилом Бакуниным. Даже поселились они вместе и целый год прожили душа в душу. Новый друг только-то имел общее с прежним, что был гегельянцем. Во многом был он полной противоположностью Станкевичу – здоровенный, с румянцем во всю щеку, темной шевелюрой и огненным взглядом. Был он не только красив, но необыкновенно речист, сплошной натиск и командирский тон. Вместе они сидели на лекциях, привлекая общее внимание, оба видные, безупречно одетые, вместе кутили в кафе.
Анненков, приехавший в Берлин в 1840 году, вспоминал, что в первые же дни по приезде он встретил однажды вечером в одном из берлинских кафе на Унтер-ден-Линден «двух русских высокого роста, с замечательно красивыми и выразительными физиономиями, Тургенева и Бакунина, бывших тогда неразлучными». Главным в этом союзе был Бакунин, Тургенев следовал за ним и держался несколько в тени, он никогда к крайностям пристрастия не питал. Однако при всем своем шуме и грохоте Бакунин в то время вовсе не «разрушал основ» – напротив, с русскою яростностью защищал и оправдывал все существующее как разумное, доводил Гегеля до последнего предела. Именно Бакунина, Тургенев позднее изобразит в романе Рудин. Его литературный герой, как и Бакунин, был блестящим, искрометным оратором, который умел потрясти собеседника, сдвинуть его с места, перевернуть до основания и зажечь силой своего убеждения.
Тургенев