Одной из враждебно настроенных и влиятельных фигур назван драматург Булгаков.
В статье «Борьба с правым уклоном в искусстве» А. Гайсинский заявляет: «Нэп в области идеологии – опаснейшее явление», а суждения некоторых представителей Главискусства о пьесах «Дни Турбиных» и «Бег» – пример «миролюбивого отношения» к враждебной идеологии408. Журналист, скрывшийся за инициалами И. К., на страницах «Рабочей Москвы» дает изложение доклада Авербаха: «С кем и за что мы будем драться в 1929 году». «На посту» «даст отпор <…> тем, кто пытается протащить булгаковщину на сцену наших театров»409. Недавно рожденное словечко «булгаковщина» освобождено от кавычек, что сообщает о том, что оно укоренилось и стало будто бы общепризнанным. Все чаще стал употребляться и глагол «протащить», обвиняющий кого-то в преступном намерении, – он появится позже на страницах романа о «Мастере и Маргарите».
В начале 1929 года в Москве проходит Неделя украинской литературы, и 12 февраля Сталин принимает группу украинских писателей, требующих снятия «Дней Турбиных». Среди прочего, вождь сообщает:
Я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения. Для беллетристической литературы нужны другие мерки: нереволюционная и революционная, советская – несоветская <…> Но требовать, чтобы и литература была коммунистической – нельзя. Говорят часто: правая пьеса или левая, там изображена правая опасность. Например, «Турбины» составляют правую опасность в литературе. Или, например, «Бег», его запретили, – это правая опасность. Это неправильно <…> Правая и левая опасность – это чисто партийное. <…> Гораздо шире литература, чем партия, и там мерки должны быть другие, более общие.
<…> У того же Булгакова есть пьеса «Бег». В этой пьесе дан тип одной женщины – Серафимы и выведен один приват-доцент. Обрисованы эти люди честными и проч. И никак нельзя понять, за что же их собственно гонят большевики, – ведь и Серафима, и этот приват-доцент, оба они беженцы, по-своему честные неподкупные люди, но Булгаков – на то он и Булгаков – не изобразил того, что эти, по-своему честные люди сидят на чужой шее. Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее. <…> Булгаков умышленно или неумышленно этого не изображает410.
Так видит вождь роль интеллигенции – как прослойки, «сидящей на шее» у рабочих. Но уже в 1930‑х годах стране понадобятся инженеры, врачи, ученые и писатели. Их будут поощрять, предоставляя щедрые пайки, квартиры, дачи, машины, награждая орденами и обустраивая быт.
В конце февраля В. Ф. Плетнев выступит с докладом, в котором напомнит, что вопрос о запрещении пьесы «Бег» был решен «только после большого шума со стороны советской общественности»411.
Так завершился первый круг борьбы вокруг пьесы. «Бег» нашел свое место в писательском столе. Финальной фразой прозвучала полученная автором официальная бумага:
Гражданин М. А. Булгаков, ввиду запрещения Главреперткомом постановки