актера. Была темная холодная ночь. Сырой и пронзительный ветер подгонял к окнам и фасадам домов крупные капли проливного дождя. В глухих и тесных улицах накопились целые лужи, и как ветер загасил большую часть фонарей, то прогулка сделалась в самой высокой степени неудобною и опасною. К счастью, однако ж, я пошел по прямой дороге, и после некоторых затруднений мне удалось отыскать квартиру моего героя – угольный сарай с надстройкой в роде чердака: в задней комнате этого жилища лежал предмет моего печального визита.
На лестнице встретила меня какая-то женщина – оборванное и жалкое создание, с сальным огарком в руке. Она сказала, что муж её лежит в забытьи, и, отворив дверь, спешила поставить для меня стул у его постели. Лицо его было обращено к стене, и он не мог заметить моего прихода. От нечего делать, я принялся рассматривать место, куда завлекла меня судьба.
Больной лежал на старой складной кровати, убиравшейся в продолжение дня. Вокруг изголовья торчали лоскутья грязного занавеса, сгруппированные для защиты от ветра, который, однако ж, свободно дул по всей комнате, пробираясь через щели в стенах и двери. В развалившемся камине, за изломанной решеткой, перегорали и хрустели остатки каменного угля, и перед решеткой был поставлен старый круглый стол с пузырьками из аптеки, разбитым зеркалом, щеткой и другими статьями домашнего хозяйства. На полу, среди комнаты, валялся ребенок на приготовленной для него постели, и подле, у изголовья, на трехножном стуле, сидела его мать. Справа на стене утверждены были две полки, где виднелись тарелки, чашки, блюдечки и две пары театральных башмаков. Внизу, под этой полкой, висели две рапиры, арлекинская куртка и шапка. Вот все, что я мог заметить в этом странном жилище, за исключением, впрочем, нескольких узлов с лохмотьями, беспорядочно разбросанных по углам комнаты.
Долго я прислушивался к тяжелому дыханию и лихорадочным вздрагиваньям больного человека, прежде чем узнал он о моем присутствии. Наконец, в бесполезном усилии отыскать спокойное место для своей головы, он перебросил через постель свою руку, и она упала на мою. Он вздрогнул и устремил на меня блуждающий взор.
– М‑р Готли, Джон, – проговорила его жена, давая знать обо мне, – м‑р Готли, за которым ты посылал сегодня. Забыл разве?
– А! – воскликнул больной, проводя рукою по лбу, – Готли… Готли… кто, бишь, это… дай Бог память!
Казалось, через несколько секунд воспоминания его оживились и сознание воротилось. Он судорожно схватил мою руку и сказал:
– Не оставляй меня, старый товарищ, не оставляй. Она убьет меня, я знаю.
– Давно он в таком положении? – спросил я, обращаясь к его плачущей жене.
– Со вчерашней ночи, – отвечала она. – Джон, Джон! Разве ты не узнаешь меня?
– Не пускай ее ко мне! – вскричал больной, судорожно вздрагивая, когда она хотела склонить над ним свою