устремились в обратный путь, сторожко озираясь по сторонам.
Ученик волхва разрешил наконец себе вспомнить, что он не сосна с шероховатой, тёплой от солнечных лучей корой, а человек, медленно возвращаясь в свой привычный облик. Вот он отделился от ствола старой сосны, что возвышалась напротив большого плоского камня, на котором ещё недавно стояли трое воинов. Медленно опустился на траву, одеревенение тела сменилось слабостью. Всё-таки второй образ за короткое время – это трудно. Пошевелил пальцами, прислушался к себе и одновременно звукам вокруг, от пальцев ног по всему телу к пальцам рук прогнал невидимую волну, настраивая тело на звуки леса. Погоняв туда-сюда волну по телу, встал, сильнее пустил волну из чрева, уже видимую, прошёлся ею по рукам, ногам и хребту. Одеревенение ушло, и он опять стал прежним собою. Вынул из дупла свою рубаху, положенную туда, прежде чем «стать деревом», накинул её плавным волнообразным движением и неслышным кошачьим шагом направился вослед ушедшим. Движения его ускорялись как бы сами собой, и вот он уже перешёл на лёгкий, почти неслышный бег, уклоняясь на ходу от ветвей, перепрыгивая через корневища, проскальзывая ужом сквозь кустарник, как бегали они с отцом Хорыгой, когда вместе занимались воинскими управами.
«Откуда в лесу взялись воины, да ещё с ищейкой?» – мучила тревожная мысль. «Недоброе дело задумал князь, с волхвами воевать…» – не выходили из головы слова одного из них. «С волхвами воевать… воевать… Скорее, скорее назад!» – билось в висках юного потворника.
Согнувшись под дверным косяком старой, будто вросшей в берег мовницы, Хорыга вышел и обессиленно уселся на выступающее из сруба бревно со стёсанным – для удобства сидения – верхом. Внутри ещё всё трепетало после тяжкой лечёбы, слегка подташнивало, голова гудела, что медное било, а в коленях ощущалась противная слабость. Целитель встал, держась за сруб, потом медленно побрёл к реке, протекавшей в нескольких шагах. Умывшись, почувствовал себя немного лучше, но противная слабость осталась в членах. Родичи хворого уже суетились вокруг него, под руки выводя из узкой и низкой двери мовницы.
На выступающее бревно-скамью огнищане поставили узел с едой и одеждой в благодарность за излечение, но Хорыга только рукой махнул и предупредил, чтобы хворый ничего не ел три дня, только пил, а потом осторожно начинал с малого, сдерживая желание наесться.
– Помните, коли нарушите, что сказано, болезнь может вернуться! – строго рёк им на прощание волхв, усаживаясь на бревно рядом с оставленными дарами.
Вот уже и скрипучий звук воза затих в лесу. Хорыга, уйдя в себя, принялся, как обычно после трудного лечения, «чистить» своё тело, постепенно проходя по нему, как по своей лесной избушке: выметая сор, пыль и липкую грязь чужой хвори и немощи. А как же иначе, – только восприняв чужую хворь как свою, можно всецело понять её и справиться с ней. Только тяжко что-то нынче, никак не удаётся изгнать немощь. Жаждущему отдыха разуму не даёт покоя какая-то неясная тревога, пробивающаяся извне, будто холодный сквозняк сквозь частые щели в худую избу.
Того,