женский пальчик, блеснув перламутром лака на ухоженном ноготке, указал, куда именно. – Поближе, чтобы я вас лучше видела и слышала.
Костя почувствовал себя Красной Шапочкой перед Волком, переодевшимся в Бабушку. «А зачем тебе такие большие глаза? – Чтобы лучше тебя видеть, дитя моё. – А зачем такие большие уши? – Чтобы лучше тебя слышать». Он невольно посмотрел на Пичугину. Глаза как глаза – не сказать, чтоб большие и выразительные: очень тёмные, слегка на выкате, круглые, как у совы, и без косметики. А вот уши и впрямь крупные, слегка оттопыренные. Интересно, как там с зубами? Костя вдруг развеселился и сразу перестал волноваться. Не съест же она его, в самом деле!
Он решительно прошёл вперёд, сел на предложенное место прямо перед надзирающим прокурором. Водрузил на стол принесённую стопку дел и сверху неизменный гроссбух – свою рабочую тетрадь, и спокойно встретил взгляд прокурора.
– Почему нет Ковалёва? – первым делом спросила Ксения Андреевна.
– Болеет, – ответил Игорь Николаевич, усаживаясь рядом с Костей. – Утром позвонил, предупредил, что будет отсутствовать пару дней. Вирус какой-то подхватил: сипит, хрипит, температурит. Поэтому пока без него. Лукьянов будет руководить расследованием.
– Считаете, потянет? – в голосе Пичугиной явственно слышалось сомнение.
–Уверен, – кивнул Матюхин.
– В таком случае, начинайте, Константин Иванович, – Ксения Андреевна подпёрла щёку кулаком, словно готовилась слушать деревенские байки на завалинке. Вся её поза излучала лёгкое пренебрежение к рассказчику.
Костя поднялся, раскрыл гроссбух и повторил всё то, что недавно рассказывал Матюхину, но более пространно, развёрнуто, с опорой на материалы дела и демонстрацией составленных схем. Начал он, немного робея, но постепенно увлёкся и к концу своего доклада говорил уже твёрдо и уверенно.
Игорь Николаевич Матюхин, слушая Костю, горделиво поглядывал на Ксению Андреевну, дескать, смотрите, какие кадры взрастил. Могём!
Начальник розыска – неподвижный, серьёзный, слегка нахмуренный, время от времени делал какие-то пометки в толстом ежедневнике и никакого восторга не проявлял.
Матвею Ухову, наоборот, спокойно не сиделось: он задирал брови и морщил лоб, словно удивляясь чему-то, то вдруг глубоко и шумно вздыхал, закатывал глаза, слегка покачивал головой и потирал подбородок – в общем, всем видом демонстрировал: «Доколе можно слушать эту чушь!»
Пичугина во время доклада тоже не осталась спокойной: сначала убрала руку от лица и сцепила ладони на столе, потом подалась вперёд и подвинула к себе Костин гроссбух, рассматривая его рисунки. Наконец, когда Лукьянов замолчал, властным жестом разрешила ему сесть, откинулась на спинку большого офисного кресла, обхватив подлокотники, и долго молчала.
– Признаться, не ожидала, – сказала она. – Готовилась к скучному перечню следственных действий, а услышала развёрнутый анализ, да с перспективой! Приятно удивлена. Если Константин Иванович ещё и в положенные два месяца уложится и всё