имелся шанс попасть в местную часть морской пехоты.
Три дня весь эшелон, загруженный призывниками, ехал в самую западную часть страны, и три дня мы безбожно бухали. В вагоны, в которых не было света и воды, нас загрузили под завязку. Плацкарты были забиты вплоть до третьих полок. В нашем вагоне сопровождающим офицером был лейтенант-морпех, и это грело мою душу. Всю дорогу мы пили то водку, то спирт.
Как только залезли в купе, тут же перезнакомились. Я залез на третью полку, и все, что я запомнил в дороге – это кружку со спиртным, периодически ее кто-то протягивал ко мне наверх вместе с куском какой-нибудь домашней снеди.
Залпом замахнув пойло и закусив, я подавал вниз кружку и сверху участвовал в разговорах своих попутчиков. Почему-то мы долго не пьянели, орали дембельские песни, рассказывали анекдоты и, естественно, страшные истории о дедовщине, якобы процветавшей в армии. На остановках открывали окно и шутили над девушками, стоявшими на перроне:
– Девушка, вашей матери нужен зять?
– Бабы – в кучу, я вас вздрючу!
– Девушка, а как вас зовут? А меня Вальдемар!
– Девчонки, увидев нас, в испуге шарахались в сторону. А проводник в это время бежал за водкой для нас, перед остановкой мы отправляли к нему гонца с деньгами, нас ведь из поезда не выпускали.
В Калининграде на перрон я вышел одуревший и с сорванным горлом, за дорогу наорался и набухался до такой степени, что перенапряг голосовые связки.
Так что когда на перекличке называли мою фамилию: «Забиров!» – я шипел и хрипел вместо «Я!» что-ТО похожее на «Х-р-х-р-а-а». Ребята ржали надо мной, как кони. Офицер, проводивший перекличку, мой скрежет естественно не слышал, и снова орал:
– За-абиров-ов!
– Здеся, – снова шипел я, тот опять не слышит, ребята уже падают от смеха.
Наконец кто-нибудь за меня кричал «Я-а-а!».
– Капля от струя! – орал в ответ взбешенный офицер,– Понабрали уродов,
Бл…
Наш эшелон был разделен на две части, одна из которых была направлена на флот, а другая в сухопутные войска. Я, конечно, попал в пехоту, но не в морскую, а в обычную. Один из мотострелковых полков получил пополнение в сорок человек, среди которых числился и Марат Забиров, то есть я. Собственно, я не удивился, потому что всегда считал, что мне по жизни не везло.
Когда я открыл глаза, увидел, что наша колонна едет по дороге обсаженной по краям кипарисами. Четыре «Тунгуски», с обочины короткими очередями бьют в высотки, виднеющиеся вдали. «Грозный» – прочел я надпись на помятом и пробитом пулями дорожном знаке. Мозг почему-то стал все воспринимать как клип. Страх паутиной обтянул сердце. Картины стали сменять друг друга с невероятной быстротой. Вот горит БТР, возле которого лежат трупы наших солдат. Собаки грызут мертвечину, дома, как в учебниках по черчению, – в поперечном разрезе – видна мебель внутри.
Проехали частный сектор. Горят одноэтажные дома, развалины, огневые
точки.
Вокруг послышался скрежет распарывавшегося брезента. Тент машины взрезали штык-ножами – ребята