сбилась с пути, а я нашел свой
«Алло, Марти! Знаю, что ты сидишь как на иголках и ждешь звонка. Вот результаты…» Треск. Жужжание. Опять треск. Затем тишина.
Я узнал голос Дороти Кантор, президента Американской психологической ассоциации, насчитывающей 160 000 членов. И она была права, когда говорила, что я сижу как на иголках. Только что завершилось голосование по ее переизбранию, и я был одним из кандидатов. Но пробовали ли вы когда-нибудь пользоваться автомобильным радиотелефоном в районе хребта Титон?
«Это про результаты выборов?» – громко спрашивает мой тесть Деннис своим характерным британским баритоном. С заднего сиденья набитого до отказа Chevrolet Suburban его едва слышно на фоне звонких голосов трех детей, распевающих песню «Еще один день» из мюзикла «Отверженные». Я закусываю губу от досады. Кто вообще втянул меня в эту политическую круговерть? Я был далеким от житейской суеты профессором с прекрасно работающей лабораторией, множеством грантов, преданными студентами, бестселлером в активе и хоть и утомительными, но терпимыми заседаниями факультета. К тому же я играл центральную роль в двух научных областях: выученной беспомощности и выученного оптимизма. Ради чего я ввязался в эту авантюру?
Мне это нужно. В ожидании, когда телефон оживет, я мысленно возвращаюсь на 40 лет назад к истокам своего пути в психологии. Внезапно всплывают образы Джинни Олбрайт, Барбары Уиллис и Салли Экерт – недосягаемых объектов романтического интереса пухленького 13-летнего еврейского мальчишки из среднего класса, оказавшегося в школе, где учатся отпрыски протестантов, чьи семьи живут в Олбани уже 300 лет, дети очень богатых евреев и католики-спортсмены. Я успешно сдал вступительные экзамены в Академию для мальчиков в Олбани в те сонные дни эпохи Эйзенхауэра, когда еще не было предварительных тестов. Поскольку из государственной школы Олбани поступить в хороший колледж было невозможно, мои родители, оба госслужащие, выгребли свои сбережения, чтобы наскрести $600 на обучение. Они были совершенно правы насчет возможностей поступить в хороший колледж, но и представить не могли, какие муки придется вытерпеть ребенку из низов, на которого будут вечно смотреть свысока ученицы Академии для девочек в Олбани и, что еще хуже, их матери.
Чем мог я заинтересовать Джинни с ее кудрявыми локонами и точеным носиком, пышногрудую Барбару или совсем уж недоступную, вечно загорелую Салли? Может, поговорить с ними об их проблемах? А что, блестящая идея! Держу пари, никто из парней не удосуживался выслушать их рассуждения о неуверенности в себе, о кошмарах и мрачных фантазиях в моменты уныния. Примерив на себя такую роль, я обосновался в обретенной нише.
«Да, Дороти. Пожалуйста, кого выбрали?»
«Голосование не…» Треск. Тишина. Это «не» было дурным предзнаменованием.
Снова погружаюсь в раздумья, на этот раз мрачные. Представляю, какой была обстановка в Вашингтоне в 1946 г. Солдаты вернулись домой из Европы и Тихоокеанского региона, некоторые