тебе этого не скажет. Только я. В полку все смеются над тобой. Ты не поймёшь – почему, и не изменишься, но я хочу, чтобы ты знал, что всё вообще не так, как ты там у себя в башке представляешь. Всё не так. Заруби себе на носу.
– Почему? -удивился Лёха. -Командир меня к ордену представил. Приказ есть.
– Орден тебе не поможет. – с какой-то даже грустью сказал Лёхе сержант Колесницын и, отвернувшись, стал рассматривать в витрине эклеры.
Завидует. – решил тогда Лёха, но сказать вслух геройства не хватило.
С того самого дня внутри Лёхи стала скапливаться необъяснимая ему самому тревожность, подозрение, что сослуживцы за его спиной посмеиваются над ним, вместо того, чтобы проявить уважение к его проявленной доблести.
Всё сильно обострялось, когда в Лёху попадал алкоголь. Теперь уже любой смех принимался им на свой счёт, накопленное выпучивалось, выплёскивалось, Лёха бросался в атаку, устраивал скандал, мог даже затеять драку, но не имея больших в этом деле талантов, получал отпор, был бит, унижен.
Вернувшись в родной поселок первые полгода он держался молодцом, мало пил, много, скорбно молчал, толкал короткие фразы и здоровенные сосны, но постепенно бригадная жизнь лесоруба растопила волю Героя, кулак его разжался и наружу высыпалась вся Лёхина прежняя, догеройская суть.
– Иди ты на хуй, Красное Знамя ебучее. -однажды прозвучало в бригаде. Лёха бросился на обидчика и умылся кровью. А прозвище «Красное Знамя» с тех пор прилипло к Лёхе крепче Гуньки.
Каждый год, накануне Дня Победы, дом, где проживал Лёха-Красное Знамя, навещал человек из администрации и приглашал Героя на торжественное построение по случаю Дня Победы, которое каждый год в одиннадцать утра проходило на территории поселковой средней школы, у памятника Неизвестному Солдату, при густом скоплении народа.
Каждый год, утром девятого мая, Лёха цеплял на свою ефрейторскую грудь орден Красного Знамени и с этого момента наступал самый желанный, долгожданный, самый счастливый день в году –
ДЕНЬ, В КОТОРЫЙ НИКТО НЕ СМЕЛ НАСМЕХАТЬСЯ НАД НИМ.
В парадном строю кавалера ставили на самое видное место. Ярким пятном сияла его «песчанка» среди черных ветеранских пиджаков. И после торжественного построения, уже в школьной столовой, банкет, как казалось Лёхе, всегда крутился вокруг него.
Прощаясь, подвыпившие фронтовики тискали Лёхину ладонь, проверяя её на прочность.
Самый счастливый день в году традиционно заканчивался в гостях у сестры, проживавшей со своим мужем на улице Водопроводная.
Лёха заваливался к сестре примерно в десять вечера и орал. – Сплю у вас, как договаривались!
Потом до глубокой ночи в мельчайших подробностях перерассказывал мужу сестры события самого памятного дня в его жизни – Дня Подвига. В финале этой бесконечно подробной истории Лёха традиционно отворачивался и тихо, уткнувшись носом в кулак, рыдал. Всю оставшуюся ночь курил, искал по шкафам спиртное, будил сестру, снова курил,