.

шестиугольных звезд на оконных решетках. Чувство узнавания – дэжа вю – пронзило меня и прохватило до слез. Я схватилась за дверную ручку, как будто за мной кто-то гнался.

      За дверью был проход в зал. Однако нижний зал был закрыт, и мне оставалось лишь проследовать по лестнице наверх.

      В холодном верхнем зале сидело шестеро старичков в пальто и шляпах, с глазами покорными и грустными, которые несли в себе вечность.

      – Вы молитесь? – спросила я одного из них.

      – Миньяна нету, – отвечал он, покашляв. – А что делает здесь барышня?

      – Миньян – это что? – спросила я.

      – Десять евреев надо, а где их взять, – ворчливо объяснил он.

      – А что вы пишете? – не отставала я.

      – Уборщица выбросила поминальный список, так я его восстанавливаю.

      Он писал имена по-еврейски, а рядом – по-русски. Я взглянула на его записи, что-то очень знакомое показалось мне в одном из имен.

      Эстер бас Голда, – прочла я вслух, – а знаете, моя мама тоже Голда. А что это – бас?

      – Дочка, дочка, а тохтэр, – сказал подошедший к нам старичок. В руках у него была старинная, ветхая книга.

      – Я бы хотела выучить еврейские буквы, – обратилась я к нему при виде книги. – А еще… у меня есть вопрос. Какой сейчас год? То есть я, конечно, и сама знаю, какой, но я спрашиваю – какой сейчас год ПО-НАСТОЯЩЕМУ?

      – Какие странные пошли барышни, – удивился старичок, – вместо того, чтобы ходить на танцы с кавалерами, они ходят в синагогу и спрашивают, какой год. А какой год идет вам, девушка?

      – Мне? Шестнадцатый.

      – Ну, так надо вам найти жениха. Гершл, сколько лет твоему племяннику? – обратился он к писавшему.

      – Не надо мне никого искать! – запротестовала я. – Я сначала в университет поступлю.

      – В университет? А, ну тогда, конечно, не стоит. А для чего вам надо знать, какой у нас год? Это в университете требуют?

      Я запуталась и замялась.

      – Пять тысяч семьсот сорок седьмой, – решил пожалеть меня дедуля.

      – А почему, – робко спросила я, – все считают, что 1986-й?

      Старички переглянулись.

      – Это от рождения одного бедного еврейчика, от которого пошло христианство. Нейбох!

      …Слишком много новых впечатлений для меня за один раз. Я ищу повод откланяться, опасаясь, что разговор о сватовстве возобновится. Обвожу взглядом пыльный зал с тусклой люстрой, узорчатым высоким потолком и бархатными покрывалами на шкафах и столах. Шестиугольные звезды, вышитые на покрывалах, говорят мне многое. В ушах у меня стоит: Эстер бас Голда, 5747 год, миньян – это десять евреев. А что такое ней-бох? Это, наверное, означает, что основатель христианства – не бог… Я выхожу на улицу, обычную советскую улицу. Пьяницы бродят возле рынка, машины хлещут грязь, автобусы набиты битком. Я еду в автобусе, а внутри меня – синагога.

      Возвращаясь мыслями к теме еврейства, я еще некоторое время после того колебалась, заговорить ли