том в этот день у нас должна была быть физика, а точнее, лабораторная работа – первая в наступившем семестре. С началом полугодия нам поменяли некоторых преподавателей, в том числе поставили новых лаборантов – неких Распопова Александра Михайловича и Сорокина Анатолия Васильевича.
Мы с одногруппниками вошли в кабинет, уставленный разного рода аппаратурой для проведения экспериментов. Я уселся в углу и принялся вместе со всеми ждать прихода преподавателей.
Приблизительно через десять минут после начала пары лаборанты вошли в класс, уселись за стол и принялись распределять студентов по бригадам – в каждую по три человека, – а бригады, в свою очередь, по преподавателям. Наша бригада, состоявшая из меня, Ильи Воронцова и Леши Гущина, досталась в распоряжение Распопову Александру Михайловичу.
Человек этот – облысевший полноватый мужчина лет шестидесяти, с большим красным носом, пронизанным синюшными венами, с мутно-голубыми глазами, смотревшими исподлобья, и скрюченными жирными пальцами – восседал за письменным столом, всем своим видом напоминая существо, строящее какой-то гадкий план.
– Он и впрямь похож на злодея из мультиков, как говорят старшекурсники, – шепотом заметил Воронцов, и мы хихикнули.
Тут дверь открылась и на пороге показался Гущин – опоздавший член нашей бригады. Правда, опоздание его было совершенно незначительным – он вошел всего лишь через пять минут после прибытия самих преподавателей (которые, к слову, сами опоздали).
– Извините, пожалуйста, можно войти? – скромно спросил парень.
Распопов медленно поднял на него свои глаза на выкате.
– Не будем его отмечать как присутствующего, да, Анатолий Васильевич? – обратился он ко второму преподавателю.
– Не будем, – поддакнул ему тот.
– Простите, просто автобус стоял в пробке..
– Нет-нет, не надо никаких оправданий. Поделом вам. И это касается всех, господа, слышите?
Мы с Воронцовым переглянулись. Распопов тем временем продолжал:
– Запомните: на пару необходимо приезжать за сорок минут до ее начала, не менее! Я понимаю, что в дороге могут возникнуть различные казусы, потому вы обязаны выходить из дома на час или два раньше, чем выхóдите. Я сам так выхожу и приезжаю за сорок минут.
В группе на мгновение воцарилась тишина, а после, как и полагается среди студентов, послышались перешептывания и усмешки.
Наша бригада принялась за выданную работу – нужно было переписать теоретическое введение в тетрадь и, измерив на аппарате вольтамперную характеристику, занести значения в таблицу. По окончании двух смежных пар следовало поставить в тетради подпись преподавателя, которая означала, что начало выполнения работы засвидетельствовано и на следующем занятии студент будет допущен к проверке вычислений и полноценной сдаче этой работы.
Размашисто исписав теорией около двадцати листов, начертив все необходимые рисунки, графики и таблицы с измерениями, вслед за Воронцовым и Гущиным я отправился показывать свою работу.
Распопов поставил им подписи и отпустил их. Однако, взглянув на мою тетрадь, он спросил меня так, словно я совершил смертный грех:
– Как вы посмели писать в такой тетради?
– Что, простите? – не понял я.
– Она же – белая, а не зеленая! Нет, это никуда не годится, – поморщился преподаватель и оттолкнул протянутую мной тетрадь, даже не посмотрев на работу.
Я поспешно открыл ее и пролистал перед ним с двадцаток исписанных листов.
– Смотрите, но у меня тут все, что нужно.
– Да, я вижу.. – протянул Распопов. – Значит, возьмите и перепишите все то же самое, только в тетрадь с зеленой обложкой.
– А, ясно, – пробормотал я, расстроившись тому, что три часа зря писал и что придется тратить еще столько же. Воронцову и Гущину в этом плане повезло больше: их тетради оказались зелеными.
Тут мне в голову пришла одна мысль. Я весьма вежливо обратился к Александру Михайловичу с дельным предложением:
– Извините, а не могу ли я вырезать эти листы и аккуратно вклеить их в новую зеленую тетрадь?
– Что?! – побагровел преподаватель. – Вы понимаете, что самое худшее, что только может быть в природе, это такие вопросы? Не надо начинать подобных разговоров. Самое ужасное, что может быть, это когда студент начинает такое спрашивать!
Я растерялся – совсем не ожидал, что он так отреагирует, – и потому даже не знал, что и сказать. Распопов продолжил:
– У вас есть две недели, чтобы взять ручку и переписать это.
– Да, хорошо, – угрюмо кивнул я и вышел из класса. Что поделать, переписывать так переписывать – не оставалось выбора.
Прошло две недели. Предыдущую работу необходимо было доделать до конца – закончить все вычисления, экспериментально рассчитать постоянную Больцмана и написать вывод, а также подготовить письменное теоретическое введение к следующей лабораторной, которых всего в семестре предполагалось три.