глотку, Роберт!
– Помалкивай, парень! Довольно поговорил на собрании!
– Уж мы наслушались об этом за последние три месяца!
Тень печали и усталости легла на лицо Роберта. Он отвечал на все лишь огорченным взглядом:
– Ладно, товарищи. Делайте, как знаете. Больше ничего говорить не стану.
Гоулен хитро осклабился:
– Если ты боишься спуститься в «Парадиз», ты бы так прямо и говорил.
– Заткни пасть, Гоулен, – вступился Лиминг. – Мелешь языком, как баба! Роберт со мной в одной бригаде. Он отличный забойщик и работает на совесть. Он знает проклятую шахту лучше, чем ты – собственное брюхо.
Внезапно наступила тишина, все затаили дыхание, ожидая, не начнется ли драка. Но Чарли никогда в драки не вступал. Он пьяно ухмылялся. Напряжение зрителей сменилось разочарованием.
В этот момент дверь с улицы распахнулась. Вошел Уилл Кинч и как-то нерешительно стал проталкиваться к прилавку:
– Дай в долг кружку пива, Берт, ради бога! Хотя бы одну, иначе не выдержу…
Внимание толпы снова пробудилось и сосредоточилось на Уилле.
– Что такое? Что за беда с тобой приключилась, Уилл?
Уилл откинул жидкие волосы со лба, взял с прилавка кружку пива и повел вокруг блуждающим взглядом.
– Бед целая куча, ребята. – Он плюнул так, словно у него был полон рот грязи, затем стремительно заговорил: – С Элис моей плохо, ребята, – воспаление легких. Жена хотела сварить для нее мясной бульон. Прихожу я к Ремеджу четверть часа тому назад. Ремедж сам стоит за прилавком – брюхо жирное выставил и стоит. «Мистер Ремедж, – говорю я самым вежливым образом, – не отпустите ли мне каких-нибудь обрезков для моей девочки, она очень больна. А деньги я отдам в субботнюю получку, обязательно отдам». – Тут губы Уилла побелели, он весь затрясся, но стиснул зубы и, сделав над собой усилие, продолжал: – И что же вы думаете, ребята? Он смерил меня глазами с головы до ног и с ног до головы! «Никаких обрезков я тебе не дам», – говорит он этими самыми словами. «Уж будьте так добры, мистер Ремедж, – говорю, а у самого сердце упало. – Уделите нам какой-нибудь кусочек. Забастовка кончилась, через две недели обязательно будет получка, и я вам заплачу, как бог свят…» – Тут Уилл остановился, чтобы перевести дух. – Он ничего не ответил и опять так же на меня посмотрел… Потом говорит, словно перед ним собака, а не человек: «Ничего я тебе не дам, ни косточки. Вы – позор для города, ты и тебе подобные. Бросаете работу из-за ерунды, а потом приходите попрошайничать у порядочных людей. Убирайся вон из моей лавки, пока я тебя не вышвырнул отсюда…» И я ушел, ребята…
Рассказ Уилла был выслушан в полном молчании. Первым встрепенулся Боб Огль.
– Клянусь богом, это уж слишком! – простонал он.
Тут вскочил пьяный Боксер и крикнул:
– Да, слишком! Мы этого так не оставим!
Все заговорили разом, поднялся шум. Боксер уже прокладывал себе дорогу в толпе:
– Не стерплю я этого,