хирурга, который смотрит на пациента и пытается понять, что в нём сломано.
– Ты разочарован? – спросила она, усмехнувшись.
– В чём?
– В том, что я без одежды выгляжу так же, как и в одежде.
– Ты выглядишь так, будто можешь убить меня за неправильный ответ.
Она склонила голову.
– А ты так, будто хочешь, чтобы я попробовала.
Он хмыкнул.
Они не говорили, не целовались так, как делают в романтических фильмах. В этом не было нежности, но было что-то другое. Признание. Того, что им обоим плохо. Того, что они не ищут любви, но всё же жаждут близости.
Когда всё закончилось, она лежала рядом, глядя в потолок. Он курил, пустым взглядом уставившись в темноту.
Именно тогда она впервые увидела его шрамы.
– Это случайно не татуировки, сделанные очень пьяным мастером?
Он усмехнулся, но не ответил.
Она протянула руку, провела пальцами по застарелым следам. Некоторые были тонкими, как нитки. Другие – грубыми, неровными.
– Это нож?
– Иногда.
– Иногда?
– Иногда стекло. Иногда глупость.
Она не спросила, кто их оставил. Она не спросила, почему. Она просто провела по ним пальцами, как если бы читала книгу шрифтом Брайля.
Он молча наблюдал.
– Что? – спросила она, не отводя глаз.
– Ты тоже не такая, какой притворяешься.
Она пожала плечами.
– А ты не такой, каким хочешь казаться.
Он усмехнулся и стряхнул пепел.
Они лежали в темноте, два человека, слишком привыкшие скрываться за словами, за масками, за усмешками. И в этом молчании было что-то большее, чем признание.
Было понимание.
– Ты знаешь, что у этого есть название? – сказала она, опираясь локтем на стол.
– Чего?
– Того, что мы делаем.
Он лениво потянулся за сигаретой.
– Я думал, это называется «ты приходишь, ешь мой ужин, ворчишь на мои книги, а потом ложишься в мою постель».
– Это слишком длинное название.
– Ну извини, я не маркетолог.
Она усмехнулась, но глаза остались серьёзными.
– Мы же не пара, да?
– Нет, конечно, – слишком быстро ответил он.
– Да, я тоже так думаю.
Молчание зависло между ними, как нечто живое. Оно заполнило пространство, просочилось в стены, в воздух, в их лёгкие. Они делали вид, что им дышится легко.
– То есть, ты не ревнуешь, если я встречаюсь с кем-то ещё?
Он пожал плечами.
– Разве это не то же самое, что ревновать чужую собаку?
– То есть, я собака?
– Это была метафора.
– Метафора, в которой я собака.
– Ну ладно, тогда кошка. Кошек же никто не приручает. Они просто живут рядом, потому что им так удобно.
– Отлично. Тогда я кошка, а ты…
– А я тот, кто раз в день даёт кошке поесть.
Она засмеялась,