очень озабоченным; довольно долго он хранил молчание. Мне казалось, что мои слова произвели на него глубокое впечатление, так как его лицо и осанка все время были очень суровыми, а теперь его черты приняли открытое и благосклонное выражение. Он, казалось, и выражением своего лица и своими вопросами хотел ободрить меня. Он стал говорить об обществе, об армии, об интендантстве и даже об императоре Александре без того раздражения, с которым до сих пор упоминал его имя. Император был даже в этот момент весьма благосклонен ко мне и сказал мне какую-то любезность по поводу моей служебной деятельности. Я, со своей стороны, уверял его, что он ошибается насчет императора Александра и насчет России; не следует судить об этой стране на основании того, что говорят некоторые лица, а об ее армии – на основании того, что он видел при Фридланде; находясь под угрозой уже в течение года, там взвесили все шансы, а следовательно, и шансы нашего успеха.
Внимательно выслушав меня, император перечислил мне, какими он располагает силами и средствами. Как только он взялся за эту тему, я уже больше не сомневался, что нет никакой надежды на мир, так как этот военный подсчет кружил ему голову. И в самом деле, он в заключение сказал мне, что хорошее сражение окажется лучше, чем благие решения моего друга Александра и его укрепления, возведенные на песке; это был намек на фортификационные работы, производившиеся в Риге и на Двине.
Он заговорил затем об испанских делах и при этом с недовольством отозвался о своих генералах и о тех задержках, которые приходилось терпеть в Испании. Он сказал, что эти новые затруднения являются результатом неловких действий короля – его брата – и генералов, но эти затруднения скоро кончатся. Он старался убедить меня в том, что мог бы добиться там конца в любой момент, но тогда англичане напали бы на него в других местах и, может быть, даже в самой Франции. Он делал отсюда вывод, что, пожалуй, лучше, чтобы они это делали в Португалии. Потом он вновь перешел к императору Александру.
– Он человек фальшивый и слабохарактерный, – повторил он.
– Он упрям, – ответил я. – Его склонный к примирению характер приводит к тому, что он легко уступает по некоторым вопросам, которым он не придает большого значения, но в то же время он очерчивает круг, за пределы которого не выходит.
– У него византийский характер, он человек фальшивый, – еще раз сказал император.
– Несомненно, – ответил я, – он не всегда говорил мне все, что думал; но то, что он благоволил мне сказать, всегда подтверждалось, а то, что он обещал через меня вашему величеству, он выполнял.
– Александр честолюбив; у него есть цель, которую он скрывает, ибо желает войны; он желает ее, говорю вам, так как он отказывается от всех предлагаемых мною соглашений. У него есть тайный мотив: неужели вы не смогли распознать этот мотив? Повторяю вам, что у него есть другие мотивы, кроме Польши и Ольденбурга.
– Одних этих мотивов и присутствия вашей армии в Данциге было бы достаточно. Кроме