спрашивать о личном нужно аккуратно, играя ва-банк: попадёшь в цель, и тебе расскажут многое, а ударишь мимо, и человек свернётся, как улитка в домик.
– Гвоздика – твой брат?
– Вроде того. Был. Жил время от времени у нас в детстве, когда его бабка взорвалась, – Камила замолчала. – Ну, хочешь, называй это обедом. А мне потом собираться, так что это мой ужин.
Она, задумавшись, выдвинула ящик комода. Долли только теперь вспомнила о пистолете, лежавшем на полу под ним. Камила бы не увидела его, даже обыскав все ящики, но Долли всё равно захотелось увести её подальше от тайника. Она потянула девушку к двери:
– Пойдём, я хочу есть и обещаю не запускать твою еду в полёт.
Дверь справа от той, через которую Долли вчера попала на кухню, вела в тёмный коридор, протянувшийся насквозь через всё крыло. Все тёмные двери были закрыты, свет падал только из арки слева, куда и свернула Камила.
Столовая оказалась большим светлым помещением. С обеих сторон длинного стола стояло по четыре мягких серых стула. Комната была пустоватой, практичной и в то же время причудливо умиротворённой – из двух вытянутых окон был виден сад.
– Стерильно, – вырвалось у Долли вслух.
– Я видела, как за этим столом Марк сшивал ухо, – сморщившись, проговорила девушка.
Долли не стала уточнять – вопросов было слишком много. Она молча принялась за еду, обдумывая положение своих дел. По всему складывалось, что ей нужно было бежать вечером, когда Камила, единственный человек, который мог бы быстро заметить её исчезновение, уедет из дома.
В коридоре за аркой мелькнула клон – она собиралась пройти мимо, но заметила Долли и вошла. Клон села за стол рядом с Долли. Они молчали.
– Ты можешь взять на кухне посуду и всё, что тебе нужно, – сказала Камила, с интересом разглядывая девушек, как детский ребус, где нужно найти различия на двух картинках.
– Я принесу, – встала Долли. Ей не хотелось находиться рядом с клоном.
Она вышла на кухню и, потянувшись к ящику, вздрогнула от неожиданности, услышав над ухом голос клона:
– Привет.
– Привет, – она обернулась к ней и оказалась зажата между клоном и столешницей.
Клон выглядела почти безразличной, она всматривалась в Долли, её глаза бегали, перепрыгивая от одной черты лица девушки к другой. Она протянула руку к её волосам. Долли напряглась. Клон медленно, аккуратно запустила пальцы в её пряди, дотрагиваясь до Долли, как до хрупкой реликвии. В её действиях была не нежность, а трепет перед чем-то недостижимым, тайным. Дойдя до кончиков волос, клон снова подняла руку, ощупывая губы девушки, обводя лёгким движением овал её лица. Долли готова была расплакаться от того, как очевидно клон демонстрировала ей, что это конец. Клон даже не собиралась играть в игры, нападать исподтишка. Она прямо обозначала, что знает правду. Эта мания объять оригинал, овеществить его, потрогав, воплотив в реальность то, что оставалось полусказкой, была хорошо знакома Долли. Этими прикосновениями клон будто бы говорила:
– Вот ты, а вот я. Я это ты. Я свергаю тебя с престола. Твоё тело принадлежит