я думал и направиться, а оттуда пробраться в штаб белых. От этих деревушек было около сорока верст до станции «Омулево» – крайнего пункта железнодорожной линии, находящейся в зоне белых и ведущей в город Тайгинск, где и был штаб действующей против нас белой армии.
Я мог бы, конечно, направиться прямо через оба фронта и, конечно, меня пропустили бы наши заставы, и я мог бы сразу очутиться у белых. Но не решился.
Не потому, что это было более рискованно. Я тут выигрывал во времени, но потому, что здесь меня знала в лицо красноармейская масса и появление мое на передовой линии, а затем и переход через заставу вызвал бы наверняка разговоры среди товарищей красноармейцев. Эти разговоры смогли бы дойти случайно до населения. От них – до белых.
Я пришел домой, тщательно обдумал первоначальные шаги, собрал, что считал необходимым, и через полчаса штабной «мерседес» мчал меня на север по отличному шоссе. Шофером был мой старый приятель-механик, с которым мы давно жили душа в душу и который не раз спасал меня во всех случаях боевой жизни. В нем я был уверен, как в самом себе, но и он знал только, что меня надо довезти до определенного пункта и потом ему надлежало возвратиться в штаб и быть немым, как рыба…
Ровно через сорок восемь часов после получения в штабе белогвардейской сводки к станции «Омулево» подошел солдатик-инвалид на костыле… Вместо левой руки у него болтался пустой рукав с приколотым на нем замусоленным Георгием.
Инвалид побродил по станции, узнал, когда уходит поезд в Тайгинск и подсел к группе кондукторов, которые с сундучками вышли принимать поезд.
Когда подали состав, инвалид явился к коменданту станции и, предъявив свои документы, получил разрешение сесть на поезд.
В документах было сказано, что калека-инвалид, возвратившийся из германского плена, пробирается к себе на родину, в город Тайгинск.
У инвалида оказались деньжонки, и обер-кондуктор милостиво разрешил ему сесть в служебное отделение.
Инвалид расщедрился на бутылку монопольки и был принят бригадой, как родной. Только из себя был не очень разговорчив: «Еду, мол!.. Кого-то найду дома? Шесть лет не был…»
Однако за компанию стаканчик пропустил…
IV. У «пекарей»
Я приехал в Тайгинск рано утром. Светало. Расспросив, как пройти на главную улицу, я тихо заковылял.
Идти, конечно, было очень трудно: с одной стороны – непривычный костыль, с другой стороны – погнутая в коленке нога с подвязанной культяпкой.
Все эти принадлежности я приобрел в нейтральной местности у калеки-пастуха, дав ему компенсацию в виде старой николаевской рублевки, которой он был несказанно доволен.
– Милостыню, что ли, подстреливать хочешь? – спросил меня любопытный старикашка.
– Угадал, дедушка! Хочу походить, посбирать. Калеке-то скорей подадут!
Старый Георгиевский крест я нашел как-то в избе, еще давно, и он все время валялся у меня. Теперь, нацепив его, я еще крепче законспирировал себя инвалидом мировой войны.
Я