и его гость рассматривали какой-то небольшой клочок бумаги и не обращали на меня ни малейшего внимания.
Я, в свою очередь, тоже задерживался около стола, переставляя посуду, и тоже старательно изучал внешний вид документа, чтоб потом мне было легче его найти.
По виду это был сравнительно плотный блестящий белый прямоугольник размерами в игральную карту. Что там было написано, мне не удалось рассмотреть. Я ушел к себе, но, конечно, слышал весь дальнейший разговор, который продолжался по-французски.
– М-да… Зачем сюда едет этот Лисичкин? Как вы думаете, мусье? Интересно разузнать. Ваше здоровье!..
– Мерси! Совершенно не понимаю, генерал. Я вчера, когда проявил документ, сейчас же сообщил об этом предполагаемом визите начальнику контрразведки, чтобы он ожидал гостя. Но не знаю, что из этого выйдет. Оказывается, что в контрразведке нет ни фотографии Лисичкина, ни его примет. Я вчера же послал запрос туда, чтобы мне сообщили приметы Лисичкина или, лучше, прислали его фотографию.
– А если не пришлют? Позвольте вам еще рюмашку!..
– Мерси! Обойдемся. В контрразведке есть много старых агентов петроградской охранки и жандармских чинов. Наверное, кто-нибудь да знает Лисичкина в лицо. Он видный большевик. Мне это передавал сам начальник контрразведки… Мерси, это уже третья!
– Прошу! Что за счеты? Да, кстати, насчет фотографии. А когда вы покажете мне свои парижские коллекции? А здесь вы делали подобного рода снимочки, среди местных, так сказать, красавиц? – и генерал заржал, как застоялый жеребец.
– Как же, как же, генерал! И здесь снята мной целая коллекция, настоящий цветник! Милости просим! Приезжайте ко мне на дачу. Продемонстрирую с удовольствием!..
Я перестал вслушиваться в разговор, тем более что он становился все тише и тише.
Очевидно, порошки оправдывали свое назначение.
Единственно, теперь я боялся, что кто-нибудь войдет в вагон. Я вышел, затворил обе наружные двери вагона на ключ и заложил запасные задвижки. Если постучатся сейчас, скверно. Если позднее, то как-нибудь вывернусь…
XIII. Почерк командарма
Когда я возвратился в коридор, в салоне у генерала была полная тишина. Я нарочно шел, громко стуча сапогами. Занавески обыкновенно в салон-вагонах всегда опущены. Это своего рода правило вагонов всех важных персон. Снаружи ничего не было видно, что делается внутри вагона, и потому я действовал без всякой боязни, что за мной могут наблюдать…
В салоне и генерал, и гость уже спали. Один, откинувшись на диван, другой – свесившись с кресла. Генерал храпел густым басом, а французишка издавал легкий свист и причмокивал губами.
Прежде всего я взял со стола бутылку. В ней оставалось около половины жидкости. Я вылил все до капли в уборную. Взял другую, нераспечатанную бутылку той же марки из корзины, стоявшей под письменным столом (генерал, очевидно, был человек запасливый и имел походный погребок), тоже откупорил, вылил и из нее больше половины в раковину, несколько капель пустил в первую бутылку, бросил первую бутылку на столе, а вторую