«соглашений», не могло существовать никаких компромиссов.
В этом отношении он оставался последовательным и неколебимым. Его неприязнь к «конституции» и парламентским формам правления вызывалась убеждением, что это – «сделка с революцией», что это – уступка тем и тому, что разрушает вечное, целостное и неподдельное. Он знал, видел и прекрасно понимал, что там, где воцарились «свободы», именно в тех странах быстрее всего и наступает упадок Веры Христовой. Для России же подобный путь – смерти подобен.
Без искренней и полной Христопреданности Николая Павловича невозможно понять политику России по утверждению Православия на Святой земле, приносившую зримые плоды, но, с другой стороны, породившую столкновение геополитических интересов великих держав, обусловивших Крымскую войну 1854–1856 годов.
Задолго до окончательного распада Османской империи он чувствовал, что именно здесь – опасный узел напряженности и конфронтации, чреватый непредсказуемыми последствиями. Император письменно и устно старался убедить западноевропейских лидеров, что необходимо мирным путем решить эту проблему «больного человека», и готов был взять торжественное обязательство отказаться от каких-либо территориальных приращений для Российской империи.
Ему не верили, чистоту и искренность помыслов Царя не хотели признавать ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Вене, ни в Берлине. В своем русофобском ослеплении правительствам западноевропейских стран везде виделась только «агрессивная экспансия» России. Прошли десятилетия, и прозорливость Николая Павловича получила признание даже в традиционном мировом центре антирусских настроений – Лондоне[9].
Несомненные государственные заслуги Монарха, конечно же, не избавляли его от ошибок и заблуждений, являвшихся как бы следствием великих нравственных добродетелей.
Он не понимал и не принимал двуличие и лицемерие не только в обычном человеческом обиходе, но и в мире высокой политики, а потому оказывался единственным бескорыстным рыцарем среди мировых правителей, для которых имели значение только узкие земные выгоды и интересы. Николай Павлович являл совершенно иной пример.
Будучи честным и открытым, был убежден, что и другие монархи «милостью Божией» столь же откровенны и нелукавы, как и он. Никогда не бросая слов на ветер о дружбе и любви, Царь полагал, что это – необходимое правило для всех и вся. Ему были непредставимы глубины и масштабы нравственной деградации; те приемы цинизма, ханжества, двурушничества, ставшие давно обыденными в европейской политической игре. Оттого и проистекали в его жизни личные разочарования и политические неудачи…
Конечно, он не был политическим слепцом. Его скорее можно назвать Царем-идеалистом, но не оттого, что увлекался какими-то несуществующими и невероятными философскими или социальными «идеями», а потому, что всегда оставался преданным лишь одному, вечному и бесспорному Идеалу – Иисусу Христу.
Фрейлина А. Ф. Тютчева (в замужестве