пилюляот печалей грешного мира! Как нам без тоби?
Грянули! Пошло!
Глава 7
Первое практическое введение читателя в реальный современный НежнотраховЪ с ознакомлением с местным языком и нравами.
Это было в то далёкое время, когда на столичных телевизионных студиях внезапно вошли в моду молодёжные реликт-шоу и надолго водворились безграмотные толстые дикторши, бочки пивные, поперёк себя шире, всякие там телефонные килеры, развязные юные парни в цветастых капроновых жилетах замелькали в жуть каких бездарных сериалах – знаете, такие чрезмерно наглые ребята. А старое поколение, не успевшее ничего сказать о своём ужасном уделе и бедности, тихо ушло в молчащую сырую землю. Обо всех мне не рассказать, потому что вся моя земля обильно полита нашей кровью, их было столь много – этих людей, и никто никогда не сможет описать наших страданий и нашего былого счастья. Да и вроде бы считается, что о плохом не принято писать, мол, это нехороший тон, неприлично! Я знаю, что такое неприлично! Неприлично, это когда все славяне абы кто, с метлой ходят, а все начальники – инородцы! Вот что такое называется – неприлично! Я так думаю, и чем больше живу, тем больше так думаю. Так я думал, когда увидел этого кретина, с которым мы ещё не раз столкнёмся в нашем повествовании. Маленький помощник мамы! Этот кретин тоже был горазд речуги толкать, этого у них не отнимешь. И вот что он говорил дёргающимся ртом:
– Вот вы говорите – Пушькин, Пушькин! А что Пушькин? Что Пушькин? Пушькин-Пушькин! Взяли себе за правило Пушкиным всё затыкать! Все дырки? То же мне ещё! Мерило! Пушкин! Ну и что Пушькин! Пушкин – это вам не галион! Он, что, по воде хотит, или накормил всех рыбой? Откуда вы его взяли? Ну откуда? Пушкин… Пушкин! Что Пушькин? Что Пушкин? Это раньше был Пушькин! Это раньше было наше всё! Сто лет назад при пещерном коммунизме, о котором Пушкин слыхом не слыхивал! Тогда и разговоры были и юбилеи, и гонорары за найденную туалетную бумажку с мадригалом скверному обеду или описанием только что осквернённых ножек. Этой засраной бумажке радовались, как второму пришествию никогда не радовались! А теперь бабки – наше всё! Бабки – нашь Пушькин!
Этого вифлеемского малыша хотелось удавить сразу. Взять – и удавить на глазах у его мамы! Лучше бы сама мамуля, раскаявшись, удавила его! Чтоб потом не было ни двадцати веков мерзкой демагогии, ни этих поганых Румских Пап с треугольной землёй, клобуками, индульгенциями и чётками, ни вонючих монахов с вервиями на гульфах, ни чудовищных процессов ведьм с кострами и прокажёнными страстотерпами, ни бесконечных толп этих жалких, всегда обманутых кретинов с крестами! Взять – и тихо удавить! Как Арина Родионовна удавила обидчика Сашеньки Мэтью Попкорна в 1803 году пополунди. Как Анна Каренина удавила Вронского. Как Дон Кихот заколбасил доблестного Санчу Пансо, когда тот отказался быть губернатором острова Борнео.
Он, конечно, горячился, визжал, шипел и соплями брызгал предупредительно в разные стороны, как Кампанела. Всю улицу заплевал. От рва до Главной городской башни.